Н. Машкин - Царь-колокол, или Антихрист XVII века

Оправив постель и перекрестя подушки, Игнатьевна спросила Елену, не хочет ли она чего покушать на сон грядущий, и, получа отрицательный ответ, уложила свою питомицу. Дав ей с молитвой хлебнуть несколько глотков богоявленской воды и пошептав что-то в углу, старая няня пошла в свою светлицу и принялась за ужин, принесенный сенною девушкой. Раздавшееся через полчаса после того храпение дало знать, что почтенная старушка, утомленная хлопотами во время дня, предалась уже успокоению.

Через час в доме Семена Афанасьича царствовала совершенная тишина, все покоилось глубоким сном, не спала одна – Елена! Робкою рукою раздвинув занавес кровати и облокотясь на изголовье, она, казалось, прислушивалась к чему-то. Усилившийся ветер, проникая в открытое окно, оставленное так второпях нянею, задувал лампаду, теплившуюся у образов, но она не замечала этого и только одной рукой удерживала сорочку, которую ветер дерзко срывал с волнующейся груди…

Но вот часы на Фроловой башне ударили полночь, и отдаленные звуки колокола коснулись ее уха… С легкостью ветерка спрыгнула Елена с пуховой постели на пол… маленькие босые ножки ее ищут стоявшие возле туфли; через минуту легкая бархатная шубка покрывает стан ее… Едва удерживая дыхание, с трепещущим сердцем, прокрадывается Елена легкою поступью через светлицу своей няни, тихо спускается по темным переходам… На минуту останавливает ее дверь, замкнутая толстой железной задвижкой, но через несколько мгновений задвижка уступает усилиям прекрасной ручки. Свежий воздух пахнул в лицо красавицы, и вот, никем не замеченная, очутилась она в саду своего дома.

Робко осмотрелась кругом себя Елена; темная ночь едва дозволяла различать только ближайшие предметы. Мрачные ели, черневшие в разных местах сада и колеблемые ветром, уподоблялись огромным привидениям, собравшимся для тайных совещаний; несколько белокорых берез, стоявших в отдалении, походили на мертвецов, закутанных в белые саваны, а вечно немолчная осина трепетала, как преступник перед судилищем…

Подержавшись с минуту за скобу двери, как бы в нерешимости: оставить ее или нет, Елена сошла с низенького крылечка и по длинной дорожке, извивавшейся между кустами жимолости и шиповника, направила шаги свои к раскидистой черемухе, под которой красовалась широкая скамейка… Но едва только сделала она несколько шагов, как присутствие духа совершенно оставило ее.

Все, что только слышала она из детства от своей няни ужасного, представилось мгновенно ее воображению: и мохнатый бука, и безобразная кикимора, и Кощей бессмертный, похищающий девиц во мраке полуночном.

Простояв еще с минуту в недоумении, Елена, едва помня себя, быстрее серны побежала по тропинке назад к своему дому, готовая при малейшем шуме упасть в обморок…

Вдруг что-то зашевелилось в кустах, и вслед за этим молодой мужчина выскочил на дорогу, возле самой Елены…

– Ты ли это, моя радость? – произнес незнакомец тихим голосом. Но Елена ничего уже не слыхала; испуганная шумом, она мгновенно лишилась чувств и верно бы упала на землю, если бы молодой человек не успел подхватить ее.

Осторожно держа на руках драгоценную ношу, незнакомец положил бесчувственную Елену на скамью, над которой нависшие ветви густой черемухи образовали род полога, и, едва переводя дыхание, ожидал, когда пройдет первый испуг красавицы.

Выступавший румянец на щеках молодого человека доказывал, как было ново для него это положение…

– Где я? – тихо произнесла, наконец, Елена, открывая глаза и озираясь на все стороны.

– Вспомни, приди в себя, моя ненаглядная! – вскричал юноша, став на одно колено возле скамьи, на которой лежала красавица.

– Ты ли это, Алексей? – произнесла Елена, приподнимаясь с лавочки. – О, зачем я пришла сюда! – прибавила она, заливаясь слезами.

– Твои ли это слова, моя суженая? – вскричал Алексей, смотря с величайшей горестью на Елену. – Вспомни, – продолжал он, – что ты говорила на этой самой скамье четыре года тому назад, при расставанье нашем, когда еще мы сами едва понимали затеплившееся в нас чувство? Не сказала ли ты, что всякий день, проведенный без меня, будет для тебя днем горести? Не поклялась ли ты тогда любить своего Алексея?.. Один Бог ведает, какие мучения должен был переносить я, живший столько лет под одною с тобой кровлею и вдруг принужденный оставить жилище, в котором находилась ты! Вспомни, что с того дня, когда батюшка твой удалил меня из своего дома, я уже ни разу не говорил с тобою, хотя и заходил к нему изредка. Не сгорал ли я медленным огнем, видя тебя иногда из моего жилища и не смея в течение четырех лет к тебе приблизиться? И вот теперь, когда Бог привел сойтись нам и я годами жизни своей готов поплатиться за всякую проведенную с тобой минуту, ты раскаиваешься, что пришла сюда!..

– Но здесь так страшно… эта темная ночь… – прошептала едва слышно Елена.

– Чего же тебе бояться возле того, кто готов бы был пожертвовать за тебя десятью жизнями, если б имел их вместо одной, которая навеки принадлежит тебе. Неужели ты боишься доверить себя тому, кому ты сама дала право считать тебя своею? – воскликнул юноша и, увлеченный горестью, схватил руку красавицы…

Как нежная голубка, испуганная ястребом, встрепенулась Елена от этого прикосновения. Все рассказы ее няни о грехе любить мужчину мгновенно пришли в ее голову. Приподнявшись со скамейки и остановясь на несколько секунд в каком-то недоумении, она вдруг быстрее ветра побежала по извивавшейся тропинке к дому.

– Милая моя! – вскричал Алексей, бросаясь с своего места и остановя молодую красавицу. – Так-то ты любишь своего друга?

– О, Алексей, умоляю тебя, ради самого неба, оставь меня! – отвечала Елена, трепеща всем телом. – Я не должна была видеть тебя, не должна была исполнить твоего желания… да, я поступила безрассудно! Бедная, бедная матушка!.. – И она залилась слезами.

– Что говоришь ты о своей матери? – произнес молодой человек, изумленный ее словами.

– Ах, милый мой друг, ты не знаешь, какое ужасное преступление делаю я, оставаясь с тобою. Каково лежать теперь в сырой земле моей матушке! Бедная, бедная я… Если б об этом узнала няня…

– Матушка твоя, – прервал Алексей, – верно, благословляет нас в эту минуту с высоты надзвездной! Не она ли любовалась прежде, глядя на нас маленьких, гонявшихся вместе за пестрой бабочкой? Не она ли целовала нас обоих, когда часто, набегавшись на шелковой мураве, садились мы рядом, возле нее или под тенью на этой самой скамье и, обняв друг друга, еще дети, начинали задумываться о чем-то?.. И что знаем, не благословила ли она уже тогда наше будущее соединение? Милая моя, бесценная, суженая! Оставь эти пустые предрассудки нашего народа, который в невежестве лишает сам себя земного блаженства, забывая влечение своего сердца и выбирая себе подругу без спроса с ним… Посмотри, как поступают в этом случае другие народы? Мне хорошо знакомы обычаи немцев…