Евгений Карнович - Пагуба. Переполох в Петербурге (сборник)

– А на что же есть сыщики? – с живостью заметил один из членов. – Пусть они разыскивают и разведывают тайком, а потом доносят нам. Мы же будем без всякой огласки привлекать оговоренных к надлежащим объяснениям, невзирая, согласно повелению ее величества, на их ранг и пол.

– Мы можем принимать жалобы супругов, а также и доносы, кои поступать могут к нам от мужей или жен, или от кого бы то ни было, хотя бы и от лиц, скрывших свое имя и звание. Мы по таким доносам будем удостоверяться в справедливости или несправедливости их и таковым образом упрочим благополучие государства Российского на радость ее императорского величества, – подал голос один из членов.

– Коль скоро таковые жалобы и доносы будут поступать к нам, то таить существование нашей комиссии будет излишне, ибо через сие окажется, что тем, которые станут жаловаться или доносить нам, уже известно об учреждении ныне действующей комиссии, почитаемой секретной, – заметил отец Федор Яковлевич.

Оба эти мнения были приняты единогласно комиссией и записаны секретарем в журнал установленным порядком, а затем по докладу президента были одобрены государыней.

Немало в течение прошлого столетия совершилось в Петербурге государственных переворотов, и немало случилось здесь разного рода общественных переполохов. Тогдашние перевороты были политического свойства и имели важное государственное значение. Неожиданностью своею они приводили в изумление обитателей новой русской столицы. Петербургские жители в недоумении спрашивали друг друга: «Да как же это случилось и что будет теперь?» Так толковали, впрочем, лишь люди любопытные и болтливые. Большинство же людей осторожных, при которых происходили такие разговоры и толки, очень благоразумно отделывались молчанием, опасаясь попасть в застенок, где шутить не любили и где обыкновенно страшными пытками доводили легкомысленных болтунов и болтуний до оговора не только посторонних лиц, но даже и самих себя.

При таких переворотах всего более испытывали страху «знатные персоны обоего пола», так как перемены в государственном управлении касались их самым ближайшим образом. Им становилось страшно при мысли, что вследствие неожиданного переворота не только явятся при дворе новые временщики и любимцы, которые уничтожат их видное положение, но еще, чего доброго, заберут их имения, а самих препроводят в отдаленную ссылку. Падение регента, герцога Курляндского, а затем и воцарение императрицы Елизаветы Петровны наглядно показывали, какими бедственными для многих сильных вельмож последствиями могут сопровождаться перевороты подобного рода.

Но и помимо таких слишком важных переворотов, немало страху нагоняли на жителей Петербурга и неоднократные переполохи, когда тоже не только знатные персоны, но и люди простого звания начинали трусить, что, пожалуй, так или иначе, или по действительной прикосновенности, или только по злобному, а порою и неуместному оговору доберутся и до них. Подобный переполох испытали, например, в Петербурге в ту пору, когда начались беспощадные розыски по делу царевича Алексея Петровича. Немало тогда забирали в Тайную канцелярию лиц всякого звания. Некоторые из них вовсе не вышли оттуда на свободу, а иные хоть и вышли, но остались искалеченными на всю жизнь. Нередко производили более или менее сильные переполохи то появление подметных писем, то молва о каком-нибудь заговоре, большею частью мнимом. Тогда хватали кого попало, принимаясь прежде всего за так называвшихся «намеченных» людей, то есть за таких, которые были уже почему-нибудь в подозрении Тайной канцелярии или полиции, так что вообще в ту пору жилось в Петербурге не очень спокойно, и часто никто не мог быть уверен, что он, ложась спать в своем жилье, не будет ночью внезапно захвачен и отвезен туда, где он никогда не желал бы да вовсе и не думал очутиться.

Все перевороты, о которых идет у нас речь, прямо входят в историю, а переполохи с политическим оттенком более или менее соприкасаются с нею, но тот переполох, о котором мы намерены рассказать, совершенно чужд какого-либо политического значения. Он не связан ни с какими заговорами, ни с малейшим злоумышлением против предержащей власти, ни с дерзновенным ее порицанием, но относится только к любовным похождениям лиц обоего пола как знатных, так и незнатных, и представляет немало забавных сторон. Нельзя, впрочем, не оговориться, что, несмотря на такое его значение, он сопровождался грустными и прискорбными последствиями по любовной части для тех, кого он коснулся, хотя все дело обошлось без пыток и казней, и в некоторых частностях развязка его была подобна развязке современных нам комедий или опереток, так как она завершилась несколькими неожиданными браками.

– Господь знает, что ныне делается в Питере, – покачивая головою и причмокивая губами, говорила своей товарке старая торговка яблоками, более двадцати лет постоянно продававшая их на Петербургской стороне, на Сытном рынке. – Никогда того еще не бывало, чтобы полицейские десятские хватали ни в чем не повинных молодых баб и девок и тащили их в полицию. Правда, частенько и прежде забирали всяких людей в Тайную канцелярию, но там совсем иная статья. Туда таскают по важным делам, а вот теперь за что-то крепко обозлились на все бабье племя. Мужчин-то, кажись, вовсе не трогают.

Женщина, с которою разговаривала торговка, только удивленно покачивала головою, а потом, подманив свою знакомку в сторону, заговорила ей шепотом:

– Знать-то я знаю, да боюсь сказать тебе, – чего доброго, разболтаешь и меня в беду введешь; ведь ты, голубушка Марья Сергеевна, на язык-то куда какая скорая.

– Не бойсь, вот те Христос, никому ничего не скажу – разве я сама себе злодейка, разве я погибели своей пожелаю? – загорячилась баба.

– А нешто не слышала ты, – принялась шептать торговка, – что царица тайком ото всех вышла замуж за того поляка, что у ней в такой милости живет и что прежде был придворным певчим.

– Слышала, мать моя, слышала, как не слышать. По всему городу о том только и говорят, – лгала Марья Сергеевна. Хотя она в первый раз только теперь услыхала об этой выдумке, быстро распространившейся в народе, но не желала показать, что она отстала от своей товарки по части городских слухов и сплетен.

– Так вот, – продолжала словоохотливая торговка, – царица теперь и требует, чтобы мужчины и женщины все жили по-христиански, а не беззаконно. Понимаешь?

– Как не понимать. То-то прежде такой строгости и в заводе не было, – подхватила Марья Сергеевна.

– А теперь пошли расправляться, да еще как! Никому спуску нет. Намедни, примером сказать, вот что случилось: недалеко от меня живет какая-то вдова-офицерша. Ну, разумеется, у нее дружок водится. Так, знаешь, ночью к ней подкралась тишком полиция да и захватила их вдвоем. Молодчика-то отправили, не говоря ни слова, в военную команду, а ее отвезли в Калинкину деревню, на прядильный двор, да там и засадили под самый что ни на есть крепкий караул, железа ей на руки и на ноги надели.