Пьер Понсон дю Террайль - Маргарита Валуа: Прелестная ювелирша. Любовница короля Наваррского

— Вы правы, — ответил Ноэ, поникнув головой. — Как досадно, что вы не уступили мне первой очереди драться с этим проклятым итальянцем!.. Уж я-то убил бы его!

— Однако гроза проходит, — заметил Генрих. — Едем, голубчик Ноэ! Голод страшно терзает меня!

Они вывели лошадей и помчались, оставив при дороге бесчувственного Рене.

— Мне очень хотелось бы знать, — задумчиво сказал Генрих, — кто была та женщина, которую преследовал этот негодяй. Она так ловко выбила его пистолетным выстрелом из седла! Но красива ли она? Молода ли? Вот что интригует меня!

— Анри, — смеясь, ответил Ноэ, — я хотел бы иметь под рукой гонца, которого можно было бы отправить в Наварру, чтобы передать прекрасной Коризандре, что принц Генрих…

— Да тише ты, несчастный! — остановил его Генрих, и они молча помчались дальше.

Под вечер следующего дня юный наваррский принц и его спутник отдыхали в жалкой бедной гостинице «Свидание волхвов», расположенной между Блуа и Божанси. Хозяин гостиницы потрошил у дверей довольно тощего гуся, хозяйка расставляла стол, служанка разводила огонь, а работник чистил скребницей лошадей наших героев, которые сами уселись верхом на большом бревне перед домом, беззастенчиво повернувшись спиной друг к другу. Амори читал какую-то книгу, Генрих Наваррский мечтал о чем-то.

— Черт возьми! — сказал он наконец, поворачиваясь к своему товарищу. — Какая у тебя жажда чтения, милый мой! А что именно ты читаешь, Амори?

— Последнюю книгу аббата Брантома «Жизнь дам, славных любовными делами» [1] Пьер де Бурдейль, аббат и синьор де Брантом, был известным французским писателем XVI века (1527–1614), прославившимся, кроме указанного произведения, еще «Жизнеописанием великих военачальников». В этих произведениях автор дает очень верную и точную картину нравов своего времени, но наивное бесстыдство выражений, щекотливость затрагиваемых тем и непристойная трактовка последних делает их абсолютно нецензурными и неудобочитаемыми для нашего времени. . Надо же как-нибудь убить время, тем более что ваше высочество с самого утра не снизошли в разговоре со мной даже и до трех слов. Вот и надо было обойтись как-нибудь своими средствами!

— Независимость твоего характера мне очень нравится, но…

— Но ваше высочество решили снизойти до разговора со мной?

— Как самый обыкновенный смертный! Видишь ли, милый мой, меня крайне интригует одно обстоятельство. Ты знаешь, что Коризандра дала мне письмо к своей подруге детства?

— Знаю. Ну и что же?

— А то, что я был бы очень не прочь узнать, что заключается в этом письме!

— К сожалению, оно перевязано хорошенькой шелковой тесемочкой, которая припечатана голубым воском, и было бы очень неделикатно вскрыть его!

— Ну вот еще! Раз оно написано женщиной, которая тебя любит и… Да и не в том, наконец, дело! Сам бы я не решился взломать печать, но… увы! — Генрих тяжело вздохнул. — Со мной случилось несчастье: сегодня утром я неосторожно оставил письма матери и Коризандры на солнце, было очень жарко, и… воск растаял и стек… Вот смотри!

— Солнце могло растопить воск, — возразил Ноэ, — но развязать узел?…

— Да, но…

— О, я заранее знаю, что вы хотите сказать, Анри. Узел можно потом и завязать опять! Если бы вопрос шел о письме вашей матушки, тогда другое дело, потому что тут только разница во времени: ее величество предписала вскрыть ее письмо по прибытии в Париж, а вы вскроете его немного раньше, только и всего. Но письмо графини де Граммон…

— Раз ты находишь, что это было бы дурно…

Генрих не закончил фразы, так как его внимание отвлек шум, послышавшийся с молчаливой и пустынной дороги. Действительно, к гостинице «Свидание волхвов» подъезжала группа из двух всадников и одной всадницы. Впереди ехал жирный старик, одетый в камзол коричневого сукна, в шляпе без пера и вооруженный аркебузой, подвязанной к его седлу. Все это явно указывало, что он не был дворянином. Сзади него ехал слуга с двумя большими чемоданами. Женщина, замыкавшая кортеж верхом на прелестной белой лошади, тоже была одета не по-дворянски, но казалась такой хорошенькой, несмотря на маску (в те времена женщины по большей части путешествовали в масках), была так изящна и тонка, так ловко сидела в седле, что можно было заподозрить в ней знатную даму, путешествовавшую инкогнито.

— Эй, хозяин! — крикнул горожанин, подъезжая к гостинице.

Трактирщик лениво поднял голову и безразличным тоном спросил:

— Что вам угодно?

— Вот это мне нравится! — крикнул горожанин, соскакивая на землю. — Что мне угодно? Мне угодно поужинать и переночевать здесь.

Вместо ответа трактирщик красноречиво перевел взгляд на Генриха и Ноэ, как бы желая сказать этим, что, раз у него остановились знатные проезжие, он не очень-то дорожит какими-то там мещанишками.

— Эй, хозяин! — заметил ему Генрих. — Да ты никак отказываешься от лишней клиентуры?

— Уж простите, ваша милость, — ответил смущенный хозяин, — но я не рассчитывал, что будет сразу такая масса проезжих, а… — И вместо окончания фразы трактирщик поднял на воздух своего гуся.

— Понимаю! — сказал Генрих. — Этот гусь предназначен нам, и у тебя больше ничего нет. Ну так не велика беда! Мы поделимся гусем с этим господином! — И, повернувшись к незнакомцу, принц приветливо сказал: — Приглашаю вас, любезный, отужинать с нами!

Горожанин поклонился чуть не до земли и пробормотал несколько благодарственных слов. В это время и трактирщик быстро сменил небрежность на самую угодливую услужливость. Он подскочил к молодой женщине, помог ей сойти с седла и крикнул работнику:

— Живо, Нику! Сейчас же расседлать лошадей и дать им через четверть часа двойную порцию овса!

— Ваша милость! — залепетал тем временем горожанин, подходя ближе к принцу. — Я тронут вашей любезностью и вижу, что имею дело с представителем истинной аристократии! Какой-нибудь выскочка, дворянин с вчерашнего дня, нарочно постарался бы съесть гуся целиком!

— Господи, да о чем тут и говорить? — весело ответил Генрих. — Мы съедим гуся вместе и польем его лучшим вином, какое найдется у нашего хозяина!

— О, что касается вина, то у меня с собой мех такого сорта, что…

Но принц не слушал, как горожанин восхвалял достоинства захваченного в дорогу винного запаса. Словно зачарованный, смотрел он на незнакомку, которая, сняв маску, оказалась еще гораздо красивее, чем можно было ожидать по ее фигуре. Ей было лет двадцать пять. Лилейная белизна кожи счастливо оттеняла иссиня-черные волосы, пунцовые губы и голубые, немного печальные глаза. Когда она проходила мимо Генриха, последний так стремительно соскочил с бревна, так почтительно поклонился ей, что Ноэ не мог сдержать усмешки.