Пьер Понсон дю Террайль - Маргарита Валуа: Прелестная ювелирша. Любовница короля Наваррского

— Еще одно слово, ваше величество! — сказал он. — Гаскариль не поверит мне на слово, если у меня не будет в руках доказательств в виде собственноручно вашим величеством написанной записки с обещанием помилования!

— Но ведь… такая бумага… может попасть в руки… короля! — испуганно пробормотала королева.

— Я отвечаю за то, что этого не случится! — ответил судья. — Но иначе я ничего не могу сделать для Рене.

— Иначе говоря, вы требуете гарантию? — сказала королева.

— Для Гаскариля — да!

— Ну, и… для себя тоже!

Ренодэн ничего не ответил. Екатерина подумала: «Он во что бы то ни стало хочет попасть в парламент!» И, усевшись за столом президента, написала на куске пергамента: «Я помилую Гаскариля. Екатерина», — приложила печать вырезанным на печатке перстня королевским гербом и подала бумагу Ренодэну.

Когда королева ушла, президент снова отправился в Шатле и, войдя в камеру Гаскариля, сказал:

— Ну-с, ты останешься жив!

На вопрос воришки президент рассказал ему, как несколько лет тому назад Кабош спас от верной смерти приговоренного к казни солдата. Но Гаскариль не был простаком.

— А где доказательства, что это так и будет? — спросил он.

Президент показал ему записку королевы.

— В самом деле! — пробормотал Гаскариль. — Ведь королеве очень важно спасти своего Рене! Ну-с, а если я возьму вину Флорентинца на себя, получу ли я те двести экю, которые вы хотели дать Фаринетте?

— Получишь!

— Гм!.. Но хорошо ли с моей стороны грабить такую бедную девушку, как Фаринетта?

Ренодэн рассмеялся, а затем произнес:

— Мы дадим ей другие двести экю! Ну, согласен?

Гаскариль насмешливо посмотрел на Ренодэна и сказал:

— Что-то вы уж очень щедры, господин президент! Можно подумать, что вешать собираются не меня, а вас!

— При чем же здесь я? — ответил судья. — Ты сам понимаешь, что в спасении того лица, вину которого ты должен взять на себя, принимают участие такие особы, которые могут и умеют быть щедрыми! Я — лишь исполнитель чужих желаний.

— И обещаний, не так ли? — насмешливо спросил Гаскариль. — Э, нет, глубокоуважаемый господин президент, это дело обставляется так хитро, что нашему брату надо быть осторожным. Ну а я ровно ни в чем не вижу гарантий, что обещания, которые вы дадите мне, будут действительно соблюдены!

— Как! — патетически крикнул Ренодэн. — Я представил тебе записку ее величества…

— Тэ-тэ-тэ, господин Ренодэн, прежде всего, я еще не знаю, подлинная ли эта записка…

— Дурак!

— Весьма возможно! Кроме того, меня смущает еще и то, что, в сущности говоря, эта записка… остается у вас, и если меня все-таки повесят, то…

— Мне некогда! — недовольно перебил его Ренодэн. — Говори же прямо и без недомолвок, чего ты хочешь?

— Да весьма немногого, господин президент: гарантий, что обещания не останутся лишь на словах!

— Значит, ты боишься, что королева захочет сэкономить те несколько сотен экю, которые я обещаю тебе от ее имени?

— О нет! Скорее я боюсь как раз обратного!

— Ты бредишь?

— К сожалению, нет! Я боюсь, что королева прикажет опустить в мою могилу не двести, а тысячу золотых экю и что мне с того света будет очень тяжело сознавать невозможность воспользоваться такой большой суммой. Так вот я хочу гарантий, что мне подарят в добавление к золоту еще и жизнь!

— Но ведь я…

— Слова, глубокоуважаемый президент, слова!

— Так чего же ты хочешь, черт возьми! Может быть, ты потребуешь, чтобы к тебе пришла сама королева и…

— Ну вот еще! Королева! Что мне с нею делать? Нет, вот если бы ко мне пришла Фаринетта!

— Я вижу, — с досадой сказал Ренодэн, — что с тобой действительно бесполезно говорить! Чем дальше в лес, тем больше дров. С каждой минутой ты ставишь все новые и новые условия, исполнимые все меньше и меньше. Словом — тебе хочется быть повешенным? Ну и отлично! Это можно будет устроить хотя бы завтра утром, ну а на твое место мы найдем кого-нибудь посговорчивее!

— Поговорим откровенно и серьезно, президент Ренодэн, — ответил Гаскариль. — Ведь вы просто не хотите понять меня. Я не боюсь казни, потому что едва ли мне так или иначе избежать ее; не теперь — так потом… Знаете ли, в моей деятельности надо быть готовым ко всему! Но я уже говорил вам, что не доверяю верности Фаринетты мертвому Гаскарилю, и мне было бы очень тяжело думать, что на честно заработанные мною денежки она приобретет себе шикарного дружка. Вы вот говорите, что королева обещала помиловать меня. Правда, ее величество так и пишет в своей записке. А что, если это помилование не состоится помимо ее воли? Что, если Кабош ошибется и повесит меня самым заправским образом? Говорю вам откровенно: в данном случае меня пугает то, что останется жить Фаринетта, да еще с деньгами! Вот поэтому-то я и говорю, что могу дать окончательный ответ только тогда, когда поговорю с Фаринеттой. Она — девушка честная, и если что обещает, то сдержит. И тогда я буду в состоянии рискнуть, тем более что не один я буду знать о нашем сговоре…

В то время когда Гаскариль говорил все это, в уме Ренодэна с молниеносной быстротой проносился ряд самых противоположных соображений. Он думал о том. что осталось слишком мало времени для инсценировки комедии признания с участием не Гаскариля, а другого лица. Вместе с тем исполнить требование Гаскариля представлялось почти невозможным. Трудно уже провести в камеру заключенного постороннее лицо. Правда, эту трудность еще можно побороть. А вот разумно ли посвящать в сговор третьих лиц? Ведь положа руку на сердце можно смело сказать, что королева отнюдь не намерена сдерживать обещание. «Обещайте Гаскарилю, что с ним будет поступлено именно таким образом, а там… посмотрим!» — это были подлинные слова Екатерины Медичи, и если Гаскариля все-таки повесят, то ему, Ренодэну, придется ведаться с бандой со Двора Чудес!

А почему ведаться придется именно ему, Ренодэну? Разве в случае чего он не может сказать, что Рене приказал палачу повесить Гаскариля по-настоящему, чтобы не осталось живой улики? Вероломство и жестокость парфюмера королевы известны всем, как известно и то, что он, Ренодэн, — человек маленький, подневольный. Ведь никто не поверит, что всю эту историю со всеми обещаниями он, президент, затеял от своего имени и на свой страх и риск? Значит, считаться и мстить будут не ему, а тем, кто действительно виноват в нарушении данного обещания!

Это — одно. А другое — то, что для него, Ренодэна, в данный момент важно лишь исполнить желание королевы и выручить Рене. Что будет потом, это другое дело, но если он не заставит Гаскариля принять на себя вину в убийстве Лорьо, если Рене не будет спасен, то королева примет это за недостаток желания с его стороны. Ну а если от мести банды Двора Чудес еще можно как-нибудь отвертеться, то от мести Екатерины Медичи не уйдешь никуда. Значит, раздумывать нечего, и…