Рафаил Зотов - Таинственный монах (сборник)

– Ты, конечно, отыскал следы того, кого я сегодня встретила… я его узнала, но тогда при Сельмине не хотела говорить тебе об этом.

Гнев Зембина опять вспыхнул.

– Да, сударыня! Я всех видел! Всех отыскивал… пресчастливый день!.. И я как дурак живу здесь столько лет и не знаю, что все предметы ваших нежностей около вас!..

– Все? Кого ж вы еще видели?

– Пора бы вам и перестать притворствовать. Вы, верно, лучше меня знали, что любезный мой братец переселился в Москву, а с ним и ваше детище.

– Если б я знала, что сын мой здесь близко от меня, если б я могла его видеть прежде, я была бы счастлива и не думала бы скрывать это от вас. А если б я умела и хотела притворяться, то, верно, скрыла бы от вас и сегодняшнюю встречу…

С удивлением посмотрел Зембин на жену свою. Еще в первый раз говорила она с ним с такою смелостью. Он ожидал покорности, слез, отчаяния, но не твердости. Это еще более смутило его.

– Эта встреча придала вам много смелости, – сказал он с иронией.

– Смелости? Неужели вы предполагали, что я из малодушия и боязни покоряюсь моей участи и вашему бесчеловечию?.. Как вы ошибались! Любовь к сыну заставляла меня все переносить.

– И сознание в собственной вине! – с едкою злостью прибавил Зембин.

Спокойно посмотрела на него Зембина. В этом взгляде не было ни гордости, ни упрека, ни презрения – одну кроткую самоуверенность и даже сожаление выражали взоры страдалицы.

– Пора бы перестать и вам клеветать на человечество и на самого себя, – сказала она. – Я давно уже не отвечаю вам на недостойные ваши подозрения, потому что они никогда не стоили ответа. Оправдываться перед вами – значило бы сознаваться, что проступок мой возможен. До подобного оправдания я никогда не хотела унизиться.

– О! я верю всему… не трудитесь оправдываться… Это было бы лишнее… да и к чему бы оно послужило?..

– К собственному вашему спокойствию и уверенности… Никто на свете не платил еще такою черною неблагодарностью за беспримерное великодушие, как вы… Вы ненавидите человека, которого бы вам должно было обожать, вы клевещете на того, чья редкая добродетель…

– Нельзя ли уволить меня от этих панегириков?.. Я все помню, все знаю… Ничто на свете не делается даром… Жертва, которую мне принес Григорий, была бы слишком велика, если б он не был уверен, что любовь ваша вознаградит его…

– Жалкий человек! Кто ж ему мешал пользоваться моей любовью? Разве он не имел на это полного права?..

– Так, следственно, и обижаться вам нечего моими подозрениями… Нарушая приличие и совесть, вы могли уверить себя, что не нарушаете законов…

– Это ужасно!.. Ваш образ мыслей превосходит всякое вероятие… Бедный Григорий! Не думал он, что посеет добро свое на такой ядовитой почве! Но он счастлив! Он находит утешение в молитве и уединении. А я… я должна ежедневно слышать адские клеветы и ругательства… Боже! Подкрепи мои силы! Я давно уже терплю и только ты один знаешь мои страдания. Не дай мне впасть в отчаяние и малодушие!..

Глаза ее, наполненные слезами, обратились к кивоту.

– Все это я недавно слышал от Григория… Я знаю, все это одни слова, которые ничего не доказывают… Избавьте меня от скучных повторений одного и того же… Чем вы меня уверите в своей невинности? Ничем, потому что ясных доказательств быть не может, а словам я не поверю… Одно из двух: или вы виноваты, или я… Если вы, то терпите, молчите и покорствуйте, как до сих пор делали… Если же я, то убедите меня, и тогда, разумеется, не будет в свете человека преступнее меня… Но это невозможно! Если б вы и Григорий могли оправдаться, то давно бы сделали это.

– Я уж сказала вам, что никогда не унижусь до того, чтоб оправдываться перед вами, а Григорий… он, кажется, вовсе не имеет надобности в оправдании… Ему судья один бог и совесть, а он перед ними чист.

– Окончим, однако, этот пустой разговор… Он не поведет ни к чему… Я не за тем пришел к вам, чтоб слышать громкие фразы…

– Что ж вам от меня угодно?

– Я требовал от Григория, чтоб он тотчас отправил куда-нибудь этого мальчишку…

– И он согласился?

– Нет! я нашел и в нем какую-то небывалую твердость и упорство. Он обещал мне отправить его в Петербург, но не прежде осени… Следственно, до тех пор вы не должны никуда выезжать…

– Я шестнадцать лет никуда не выезжаю…

– Сегодня, однако же, вы нашли средство видеться с вашим милым детищем… Так, во избежание подобных встреч, которые могут только вести к неприятной огласке, вы не должны ездить и к обедне…

– Я буду молиться дома! – с кротостью отвечала Зембина.

– И должны мне дать честное слово, что не будете ни писать к ним обоим, ни получать от них писем.

– Кажется, на этот счет ваша домашняя полиция хорошо наставлена… Впрочем, как хозяин дома, вы имеете полное право этого требовать, и я даю вам слово… За это, однако, прошу вас изредка говорить мне все, что вы случайно узнаете о нашем сыне.

– О нашем?.. – яростно вскричал Зембин, вскочил и, не отвечая ни слова, ушел.

А Зембина? Она снова пошла к кивоту, пала на колени и, зарыдав, начала опять молиться.

«Человек предполагает, а бог располагает» – как справедлива эта пословица на каждом шагу нашей жизни! Сколько планов, сколько затей уничтожает иногда обстоятельство, о котором никто и не думал! Люди похожи на муравейник. С каким трудолюбием и заботливостью хлопочут они созидать себе здания, собирать запасы, трудиться над неверною будущностью: мало-помалу огромный муравейник возвышается, красуется, и муравьи-строители с гордостию и самодовольством смотрят на него… Вдруг идет прохожий и с рассеянностью проводит странническим своим посохом по муравейнику. Вершина опрокинута, здание упало, запасы рассеяны – долговременные труды погибли! Надо снова все придумывать, строить, собирать, а между тем беспечный путешественник продолжает свою дорогу, вовсе не думая об ужасном расстройстве, которое он произвел.

Какую сложную машину представляют, например, обстоятельства, действия и предположения всех лиц нашей повести в эту самую минуту!

Саша открыл тайну своего рождения, не узнав еще, однако же, причины своего отчуждения. Зембина нашла сына, с которым более 16-ти лет была разлучена, но то была одна мимолетная минута блаженства для материнского сердца: жестокий муж и отец снова расторгнул священные узы природы, и будущее не представляло ей ничего, кроме вечной тоски и отчаяния. Зембин, упорствуя в своем ослеплении, мечтал о новых планах своей мстительности над безответными своими жертвами, и бешенство его еще более усиливалось неожиданною твердостию, встреченною им в страдальцах. Сельмин, добивавшийся узнать в одно время и тайну Зембиных, и тайну своей таинственной незнакомки, внутренно бесился, что не узнал ничего, и кружил в уме своем тысячи планов, чтобы добиться хотя последней цели. Леонова воображала, что благодаря нескромности Саши узнала всю подноготную; радовалась своему успеху, собиралась разблаговестить свою новость по всей Москве и готовилась к новым замыслам, чтоб узнать наверное все остальное… И что ж? Думали ль все эти люди, что прохожий с палкою, который о них вовсе не помышлял, разрушит одним шагом весь их муравейник? Однако же все это случилось на другой день после описанных нами событий. Сам прохожий, конечно, еще не вдруг явился, но уже достаточно было и слуха о нем, чтоб ниспровергнуть все мелочные затеи. Этот прохожий был Наполеон.