Рафаил Зотов - Таинственный монах (сборник)

Может быть, болтовня Саши продолжалась бы еще более, но он взглянул на мать, и отчаяние, выражавшееся на лице ее, остановило его. Он замолчал и с недоумением смотрел на нее, не смея спросить о причине…

– Несчастный! что ты сделал? – вскричала она, ломая себе руки. – Боже! Боже мой! За что ты так жестоко меня наказываешь?

Она не могла продолжать и громко зарыдала.

Уже два дня тащилась карета и кибитки Зембиной по песчаной Смоленской дороге (тогда еще и не думали о шоссе!); они приближались уже к Вязьме, которая была целью путешествия, потому что, не доезжая до этого города, деревня Зембиной лежала в сторону на проселочной дороге, ведущей из Калужской губернии прямо к Вязьме. В карете Зембина все еще сидела с переодетым Сашею, – и мало-помалу мать привыкала к этому странному зрелищу. Неизвестно, каким образом мог Саша уговорить свою мать, но, после продолжительного объяснения и обоюдных слез, Зембина позволила ему продолжать с нею путь, стараясь материнскою нежностию заглушить всякое другое чувство. Что же касается Саши, то какое-то непостижимое легкомыслие позволяло ему забывать и настоящее, и будущее, а если по временам Зембина напоминала ему об ужасных последствиях, которые должны были произойти от самовольной его отлучки, и в такое время, то он с веселою изобретательностию исчислял все возможные случаи, которые непременно освободят его от всяких неприятностей, и нежными своими ласками заставлял бедную свою мать забывать справедливые ее опасения.

Уже было около полудня – и солнце кончающегося московского лета сильно пекло путешественников. Более всех чувствовали это тощие лошадки, которых неумолимый кучер изредка награждал за усилия их добрыми ударами кнута. Повесив свои головы от этой людской несправедливости, они с стоическим равнодушием переносили и слова, и поступки полусонного возницы и не думали прибавлять шагу. Если б наши путешественники не были так сильно заняты сами собою, то беспрестанные встречи, еще более замедлявшие их езду, привлекли бы все их внимание. Это было самое любопытное зрелище. Сотни телег, повозок и фур тащились мимо них с ранеными и больными, беспрестанно ехавшими из русской армии. Между ними часто встречались и пленные французы. Раненых везли так же бережно и человеколюбиво, как и русских, но с партиями здоровых пленных поступали не очень учтиво. Иррегулярная конница, провожавшая их, совершенно с ними не церемонилась. Не зная по-французски, чтоб заставить их понимать свои приказания, эти всадники нашли другой способ объясняться, который пленные очень хорошо стали понимать.

Еще с четверть часа проехали наши путешественники; но судьбе не угодно было допустить их далее. Встретился обоз отступающей русской армии и надолго остановил карету и кибитки Зембиной. В это время кучера ее успели выведать у кучеров армейского обоза всю подноготную о состоянии военных и политических дел. Результатом этих сведений было то, что кучер Зембиной подошел к дверцам, снял шапку и, по заведенному обычаю почесав за ухом, сказал Зембиной:

– А что, матушка-боярыня, не лучше ли нам вернуться? Я, вишь ты, переспросил у господ кавалеров, и они мне, спасибо, все пересказали…

– Что ж они рассказали? – с живостию спросил Саша.

– А вот что, сударынька, что за обозом идет все несметное русское войско, а вслед за ним валом валит басурманская сила… Вишь, не устоять нашим… али заманивают – кто их знает…

– Ну, так что ж? – спросила Зембина.

– Как что, боярыня? Да нас с дороги в канаву сбросят, а уж лошадок же наших, верно, выпрягут да возьмут под пушечки али под муницию.

– Так что ж нам делать?

– Да вот налево идет проселочная дорога… прикажите своротить… Верст десять отсюда есть село, мимо которого идет другая боковая дорога на Вязьму… так мы в этом селе переночуем, а к утру узнаем, можно ли ехать дальше.

После короткого совещания между Зембиной и Сашею решено было послушаться советов кучера и своротить на проселочную дорогу.

Едва успели они это сделать, как увидели вдали чернеющиеся массы авангарда русской армии. По какому-то неопределенному чувству весь поезд путешественников спешил как можно скорее уехать в лес. Уже там на поляне остановились они на минуту и услышали гул, подобный отдаленному грому с большой дороги. Это были шаги и говор проходящих войск. С чувством страха просил Саша, чтоб ехали поскорее до ближайшего села, и карета быстро покатилась.

Вскоре они достигли этого селения и чрезвычайно удивились, когда у самого въезда толпа крестьян остановила их и стала допрашивать: кто, откуда, куда и зачем? Только по убеждению кучеров Зембиной уверились крестьяне, что едут православные, и пропустили их.

По всей деревне народ ходил гурьбой, и Зембина велела остановиться у старосты. Седой, 60-летний старик сидел на прилавке у ворот и с поклоном встретил Зембину. Бежавший впереди лакей уже объявил ему, что проезжая генеральша хочет пристать и переночевать у него.

– Что, старичок, – спросила Зембина у старосты, выходя из кареты, – можно ли у тебя переночевать?

– Милости просим, осударыня… Благодарим, что не погнушались нашею хижиною… Не осудите нас… Чем богаты, тем и рады…

Подобным приветом проводил старик Зембину в избу и с удовольствием увидел, что она при входе помолилась иконам; это было лучшим доказательством, что она не басурманка.

Саша не исполнил этого, и староста молча покосился на него.

– Что это значит, старик? – спросила Зембина. – Нас у въезда остановили и долго расспрашивали… Да у вас и народ-то ходит по улице в каком-то волнении. Все ли у вас здесь спокойно?

– Да бог весть, сударыня… Ваша милость больше нашего знаете… а вот наш батька был вчера в Вязьме по церковным делам и сегодня прискакал оттуда с дурными известиями… Народ взбаламутился… Долго была мирская сходка, покуда все уладили и во всем условились…

– А какие же там дурные вести?

– Да бают, что басурманы недалеко… что наше войско за Вязьму отступает… и что будет большое побоище…

– Ну так вам какое дело? – спросил Саша.

– Как какое дело, сударынька? Ведь и мы такие же русские, такие же православные… До нашей деревни только десять верст с большой дороги… Кто их, проклятых, знает?.. Неравно вздумают и сюда пожаловать…

– Неужели? – вскричал Саша, побледнев. – Так уедем отсюда…

– Куда же, душенька, мы уедем? – отвечала мать. – Разве опять в Москву?..

– Нет, нет! куда-нибудь подальше.

– Мы об этом с тобою после поговорим, а теперь отдохнем здесь и переночуем… Вели, любезный старик, въехать моей карете и кибиткам во двор…

– Слушаю, сударыня, – отвечал староста, почесываясь… – Так вашей милости угодно здесь ночевать?