Всеволод Соловьев - Волтерьянец. Часть вторая. Старый дом

Он знал про нее, что она была сирота, имела хорошие средства, очень рано вышла замуж и года через два после свадьбы разъехалась с мужем, который жил где-то не то в деревне, не то в одном из южных провинциальных городов.

Софья Ивановна, разойдясь с мужем, приехала в Петербург, где и поселилась. У нее были родные, были связи, но она не сумела поладить с родными, не сумела поддержать связей в обществе. От нее отвернулись, и скоро она очутилась окруженной почти исключительно мужским обществом. Молодые люди, конечно, ухаживали за нею, она охотно смеялась с ними, кокетничала; но никто из них не мог похвастаться особенной близостью к ней.

Наконец, она познакомилась с Вельским. И не прошло месяца, как все, их знавшие, стали говорить об их отношениях. Софья Ивановна нисколько не скрывалась, ее часто встречали вдвоем с Вельским. Она, очевидно, бравировала общественным мнением. Дамы окончательно перестали с нею кланяться и записали ее в разряд «погибших» женщин. Полтора года тому назад умер ее муж. Приятели Вельского, зная его постоянство, были уверены, что он на ней женится, не побоясь скандала. Но время проходило — а он не женился. Еще недавно, серьезно беседуя с Вельским, Борис решился спросить его — почему он не женится до сих пор на Софье Ивановне.

— Мне кажется, что как масон и честный человек, ты непременно должен на ней жениться! — сказал Борис со свойственной ему относительно близких людей резкой откровенностью.

Вельский не смутился этими словами.

— Конечно, должен, — ответил он, — и мало того, что должен, я хочу этого пуще всего на свете…

— Так что же мешает?

— Она не хочет!

— Почему так? Ты должен убедить ее, должен объяснить ей…

— Попробуй — это не так легко, как кажется… Ты ее совсем не знаешь!.. — со вздохом проговорил Вельский.

Борис замолчал и с тех пор не поднимал этого разговора. Он в сущности даже был доволен, что «она не хочет», — не такую жену желал бы он для своего друга.

«Вряд ли она его серьезно любит, и в таком случае с ее стороны это очень честно, что она его не связывает. Но долго ли будет тянуться эта история?» — думал он.

Теперь, получив раздушенную и таинственную записочку Софьи Ивановны, он встревожился не на шутку. Что грозит Вельскому? Ему может грозить только одно — может быть, все раскрыто, он арестован… Нужно спешить скорее и решить, что можно для него теперь сделать.

Борис поспешно оделся и поехал к Софье Ивановне. Она уже давно ждала его. Она приняла его в своей маленькой, кокетливой гостиной, устроенной с причудливым и смелым вкусом женщины, у которой слишком много свободного времени и много воображения.

Софье Ивановне было теперь лет двадцать семь; высокая, несколько полная, с развязными манерами, она никак не могла назваться не только красавицей, но даже и просто хорошенькой женщиной, — к ней совсем не шло это слово «хорошенькая». У нее были крупные, неправильные черты, большие темно-серые глаза, густые, почти сросшиеся брови и великолепные темные волосы, непослушно вьющиеся от природы, с большим трудом укладывавшиеся в модную прическу и то и дело ее расстраивавшие.

Софья Ивановна своими белыми, большими руками крепко сжала руку Бориса.

— Спасибо, что не опоздали, каждая минута дорога! — сказала она таким голосом, какого прежде Борис от нее никогда не слышал.

Вообще он с трудом узнавал ее. Она была совсем не та, в ней появилось что-то неуловимое, но совсем ее преобразившее.

— Что случилось?.. Он…

Борис хотел сказать: «он арестован», — но остановился.

«Ведь, может быть, и нет, и в таком случае она ничего не знает, конечно, и не должна знать».

Но Софья Ивановна сама договорила.

— Вы думаете — арестован?.. Нет еще, слава Богу, но это может случиться и надо вовремя спасти его. Вы видите — я все знаю…

— Что вы знаете?

— Все, почти все… Но он этого никак не воображает.

— Если не он — кто же вам рассказал?

— Никто, или, вернее, все понемногу. Но прежде всего послушайте: я полагаю, я почти уверена, — но все же я этого не знаю наверно — вы, Борис Сергеевич, заодно с ними? Я думаю, что нет!.. Вы все знаете, знаете больше моего, пожалуй, но вы не с ними — ведь правда? Я угадала?

— Да, вы угадали.

Она так и впилась в него глазами. Она увидела, что он говорил правду.

— Ну, слава Богу, — сказала она, — значит, вы меня поймете, значит, вы мне поможете… Когда вы его видели?

— Давно, недели две тому назад.

— Но в это время вы с кем-нибудь из них встречались?

— Нет, ни с кем. И скажу вам правду, я даже почти избегал встреч с ними… Это тяжело. Мы ни в чем не можем убедить друг друга. Я замечаю — на меня сердятся, даже негодуют; многие из них почему-то были уверены, что я непременно к ним присоединюсь, и, убедясь в своей относительно меня ошибке, они делают меня в ней ответственным…

Она его перебила.

— Так, значит, вы не знаете, что у них дело подвинулось, что все готово, ждут только первого удобного случая, хотят придраться только к чему-нибудь… Это может разразиться сегодня, завтра, на днях… Если бы вы знали, как я изумилась! Я не верю в их удачу…

— И я тоже! — проговорил Борис.

— Вот видите! Нужно вырвать его, пока есть время… Если он сам ищет себе погибели, нужно спасти его насильно…

— Да не доказывайте мне этого, — воскликнул Борис, — я с вами во всем согласен! Или вы думаете — я его не уговаривал? Он упрям, он убежден, и, наконец, теперь он смотрит на это как на дело своей чести, он не отступится, он не может этого.

Софья Ивановна побледнела.

— А между тем спасти его надо, надо — и мы спасем его!

— У вас есть план?

— Конечно, если бы не было плана, я бы не позвала вас.

— Что же вы придумали? — в волнении спрашивал Борис.

Она опустила глаза и грустно задумалась.

— План есть, — прошептала она, — только он может рухнуть, может быть, я слишком на себя надеюсь и в нем обманываюсь. Это было бы для меня ужасно. Мой план очень прост: представьте себе — я больна, я сильно больна, я давно уже перемогаюсь, скрываю от него свою болезнь…

— Что же с вами? — участливо спросил Борис. Она пожала плечами и улыбнулась.

— Да ничего, конечно! Я совсем здорова, я больна только для него. Мой доктор — преданный мне человек, и с этой стороны все приготовлено. Моя болезнь, которую я запустила, теперь так сильна, что мне ни дня, понимаете, ни дня дольше нельзя остаться в Петербурге, я должна ехать за границу…

— Я понимаю ваш план, — сказал Борис, — но…

— Что — но? Вы сомневаетесь, чтобы он удался, вы думаете, что он отпустит меня одну, чуть ли не умирающую, за границу?

— В другое время, конечно, не отпустил бы, но теперь, в таких обстоятельствах… вы страшно его измучаете, но он все же, пожалуй, сочтет своим долгом остаться… Что тогда? Ведь может быть еще только хуже!