Вячеслав Софронов - Дорога на эшафот

Кураев молча кивнул головой, но раскаяния не почувствовал.

– Вы же сами того хотели, – попытался оправдаться.

– Сейчас не о том речь, кто прав, а кто виноват. Все, что прочел, помни, но бумаге не доверяй. Меня скорее всего в имение отправят. Только не знаю, надолго ли… Может статься так, что и навсегда. Но пока я живой, служить мне будешь. Не в открытую, как прежде, а тайно. Иначе… – Он провел ребром ладони по горлу. – Я не пужаю, я предупреждаю. Понадобишься, найду. А сейчас иди, пока свободен. Устраивайся на какую хочешь службу, хоть на войну в Пруссию поезжай, но долго там не будь. Чует мое сердце, скоро мне нужен будешь, ох, скоро, – с этими словами он достал из стола бронзовую фигурку солдата и поставил ее перед Гаврилой Андреевичем. Тот знал, что снизу прикреплена личная печать графа. – Ты теперь как моя печать – на какое дело нужно будет, на то и поставлю. И помни об этом. А пока прощай.

Это была последняя встреча канцлера и его верного слуги, которому граф доверил столько тайн. Через несколько дней должно было наступить Сретение; в воздухе заметно потеплело, вороны на крышах дворцов и покосившихся изб сидели нахохлившись, словно ожидали чего-то важного, заранее зная о том.

«Вот и Сретение подходит, а у нас с Алексеем Петровичем вышло расставание», – грустно подумал Кураев, не зная, в какую сторону ему податься.

Оставшись один, Бестужев рассеянно прошелся по своему просторному кабинету, открывая дверцы полупустых шкафов. Еще накануне он отправил обоз с наиболее значимыми документами в свое имение, находящееся в Можайском уезде. Он еще не знал, что в селе с довольно звучным названием Горюново (Горетово) ему придется провести несколько долгих лет без права выезда за его пределы.

Наконец он достал из тайника несколько листов гербовой бумаги и развернул их. Сверху было написано «Манифест о восшествии на престол императора Петра Федоровича». И далее перечислялись все регалии будущего монарха и его права, списанные с прежних указов, издававшихся при смене государей. Но на втором листе значилось черным по белому: «Соправительница императора его законная супруга Екатерина Алексеевна» и также расписывались ее права нахождения на престоле.

Именно об этом незадолго до Рождества он пытался сообщить жене наследника, но им помешали довести дело до конца. По планам Бестужева, ныне правящая императрица должна была проникнуться его идеей о равенстве положений, которые займут супруги на престоле, чего не наблюдалось со времен правления малолетних Петра и Ивана при наблюдении за ними царевны Софьи. Роль наблюдателя Алексей Петрович скромно отводил лично себе, полагая, что лучше, чем кто-либо другой, сумеет направлять российский корабль в бурных политических водах, по которому с разным успехом плыла уже несколько последних десятилетий Россия, все глубже входя в состав европейских государств.

Чтобы по-настоящему осуществлять власть наблюдательную, в другой грамоте он просил для себя замещения нескольких должностей: начальство над коллегией Иностранных дел, Военной и Адмиралтейской (Морской). При таком раскладе сил он мог быть спокоен за свое будущее. И российские подданные, как он считал, тоже могли спать спокойно, не опасаясь вторжения чужеземцев. У Бестужева в руках были все властные ниточки, а уж дергать за них он умел, и делал это с необыкновенным искусством.

И, возможно, подписали бы тот и другой документ, если не при жизни нынешней императрицы, то после ее смерти. Канцлер был великий кукловод, умело оставаясь в тени. Если бы не очередной нелепый случай, произошедший с Марфой Егоровной Шуваловой. Явившись по зову императрицы, она, увидев привезенные кем-то из послов засахаренные фрукты, набросилась на них, словно никогда сладостей в рот не брала. Елизавета Петровна с брезгливостью смотрела на подругу свою, ожидая, когда та насытится, чтобы можно было поговорить о своих заботах. Наконец Марфа Егоровна поглотила все, до чего могла дотянуться, и, блаженно улыбаясь, начала сообщать императрице свежие столичные новости. Но не прошло и нескольких минут, как лицо ее перекосило, и она, подхватив юбки, ринулась в сторону ближайшей дамской комнаты.

Время от времени в дамскую комнату входили невидимые ей дамы. Но вот зашли две степенные, судя по тяжелой поступи, дамы, которые между делом вели меж собой светскую беседу.

– И что же это, наследница, если план Бестужева, правильно его зовут Бесстыжим, сработает, займет то же положение, что и государь император? – спрашивала одна другую с нотками возмущения в басовитом голосе.

– А я этому пройдохе никогда не верила. Мне тятенька рассказывал, как князь Меншиков после смерти императора все должности занял и никому ходу не давал. Чего ж тут удивляться? У нас в отечестве и не такое случается, – отвечала ей вторая дама с более тонким и даже писклявым голоском, донельзя знакомым Марфе Егоровне, но она никак не могла вспомнить, кому он принадлежал.

– Он только и ждет, когда государыня Богу душу отдаст. Она одна ему отпор смеет дать, а всех других застращал до смерти, что все о них знает, на каждого у него какая-то писулька особая есть…

– С заговорами, что ли? Не зря говорят, что он колдун и чернокнижник.

– Там такие заговоры, что, узнай кто, головы тем людям не сносить, а уж постов своих точно лишатся.

Марфе Егоровне стало любопытно, кто это ведет столь откровенные беседы, и она слегка подвинула ширму, прикрывавшую ее от посторонних глаз. При этом ширма предательски заскрипела, дамы взвизгнули и мигом скрылись, оставив Шувалову в полном одиночестве.

Она торопливо привела себя в порядок и помчалась обратно в спальню Елизаветы Петровны, где все ей и выложила. Та словно ждала подобного известия, велела позвать начальника караула и узнать, кто в это время из лиц женского пола находился во дворце. Сама же она вскочила с диванчика, где обычно устраивалась полулежа, и принялась торопливо ходить по спальне, сжав плотно губы. В такие минуты, как многие замечали, она становилась неуловимо похожа на своего покойного батюшку, и те, кто находился рядом, старались под любым предлогом скрыться подальше от дворца.

Вскоре явился начальник караула и заявил, что лиц женского пола, кроме прислуги и горничных, не обнаружено. Можно посмотреть журнал записей посетителей, но он на ночь заперт, и откроют его только утром.

– Черт-те что делается, – скрипнула зубами императрица, хотя она ближе к ночи врага рода человеческого старалась не поминать. – Сам виноват, допрыгался попка наш…

– Кто допрыгался? – не поняла Шувалова.

– Завтра о том узнаешь, – холодно ответила ей императрица и удалилась в другую комнату, даже не поблагодарив за столь ценные сведения и не попрощавшись.