Джон Биггинс - А завтра — весь мир!

— Каким образом, можно поинтересоваться?

— Ну, для применения своего рода скользящей шкалы в уголовных судах, например. К людям с черепным развитием более низкой категории нельзя применять такие же наказания, как к людям, наделенным наиболее логическим ходом мыслей и моральными способностями. Одних можно было бы пороть, других штрафовать или подвергнуть насмешкам за то же самое преступление. Если научиться предсказывать на основе строения черепа, как будут интеллектуально развиваться дети, тогда в школах можно удачно сосредоточить усилия по обучению способных и назначить чисто профессиональное обучение для врожденно глупых. Также я мог бы предварительно предположить, что некоторые национальные конфликты нашей собственной монархии можно решить с большим успехом, обратившись за помощью к науке, а не к бесплодному классу политиков и бюрократов. Если классифицировать население территории, скажем, Каринтии, по форме черепа, а не по вводящему в заблуждение критерию употребления жителями немецкого или словенского языка, возможно, население можно было бы обменять и справляться с делами более эффективно. В конце концов, когда мы полностью с научной точки зрения определимся, что составляет расу, тогда возможно предотвратить их дальнейшее смешение.

— И как я понимаю, герр профессор, — спросил капитан, — эту науку о классификации черепа можно применить ко всему человечеству? Если так, тогда почему в нее входит цвет кожи? В конце концов, я встречал весьма немного черных шведов.

— Конечно, герр командир. Принимая вашу точку зрения насчет цвета кожи, в первую очередь, я согласен, что она действительно некоторым образом влияет на расовую классификацию. Но не так сильно, как кажется. Пятьдесят лет назад в широком смысле предполагалось, что кожа становится темнее по мере снижения темпа эволюции. Но это не совсем так. Действительно, скандинавы светлокожие и голубоглазые, а африканские негры или австралийские аборигены — темнокожие. Но бушмены пустыни Калахари, как обычно признают, являются самой низкой ступенью так называемого человеческого рода: не только существуя на едва вообразимом уровне варварства, но также и анатомически отличаясь даже от негров до такой степени, что гибриды между ними и представителями более высоких рас так же бесплодны, как потомки кобылы и осла. Но тогда теоретически можно предположить, что они будут черными как смоль, а они на самом деле грязновато-жёлтого оттенка. Нет... — он постучал по голове указательным пальцем, — ...ответ заключается в черепе, и это бесспорно. Как только мы установим вне всякого сомнения, какие особенности формирования черепа делают шведа шведом и бушмена бушменом, и не раньше, тогда, по моему мнению, категорию человек разумный придется немного пересмотреть. Так называемый человеческий род давно нуждается в классификации на подвиды.

— Но герр профессор... — включился отец Земмельвайс, капеллан: робкий молодой человек с розоватым лицом, который обычно избегал споров, насколько возможно. — Но если вы «рассортировали» человеческую расу, как вы выразились, на земле, то что происходит на небесах?

Сковронек сдержанно усмехнулся.

— Преподобный отец — кстати, так к вам следует обращаться? Как агностик и рационалист, я не имею собственного мнения по этому вопросу. Я учёный, и боюсь, моя компетенция заканчивается примерно в десяти километрах над уровнем моря... — Все рассмеялись, а отец Земмельвайс покраснел и попытался нырнуть в ворот своей сутаны. — ...Но осмелюсь сказать, что если ваше «Царствие Небесное» и существует, то, попав туда, мы вполне можем обнаружить, что оно уже упорядочено по национальному или расовому признаку...

— Ну что за скука, — перебил Залески. — Тогда у них там должно быть что-то вроде таможенного поста: «Будьте любезны предъявить багаж для проверки — тут у нас недавно провезли контрабандой кучу арф, поскольку на этой стороне границы пошлина на струны ниже».

За столом засмеялись. Но Сковронека это не выбило из колеи и не смутило — очевидно, он привык иметь дело с оппонентами.

— Вполне возможно, герр лейтенант, вполне возможно. Печально, что нам, ученым, всегда приходится сталкиваться с предубеждением и поверхностными насмешками со стороны неосведомленных. Но тем не менее, мы настаиваем. Так или иначе, прошу прощения, господа, мне нужно пройти в свою каюту. Я надеюсь, завтра мы сойдем на берег во Фритауне — и для меня, по крайней мере, начнется серьезная научная работа в этой экспедиции.

Мы мельком увидели Африку следующим утром, спустя приблизительно час после рассвета. Ночью на Гаусса и меня, впередсмотрящих с левого и правого борта соответственно у поручней полубака, запакованных в дождевики, дрожащих в водянистом раннем утреннем холоде после липкого тепла предыдущего вечера, потоком обрушился ливень. Видимость составляла приблизительно полмили, но вдалеке на востоке мы ощутили задумчивое присутствие великого, таинственного, почти неизученного континента; как нам показалось, даже почувствовали слабый органический запах гниющих листьев в воздухе. Невыносимая скука овладела мной на влажной палубе: ни единого судна или любого другого объекта в поле зрения на серовато-синем диске моря. Потом вдруг я заметил ее. Проклятье — она незаметно подобралась к нам прямо по курсу.

— Лодка слева по носу!

Вся вахта помчалась к фальшборту, чтобы посмотреть, а линиеншиффслейтенант Свобода взбежал по трапу на полубак. Это было настоящее долбленое каноэ, приблизительно восьми метров длиной и острое как игла с обоих концов, веслом управлял один человек, хотя мы были в нескольких милях от берега. Когда он развернулся бортом, я увидел на черном борту надпись оранжевыми буквами: «никто не сравнится с богом». Гребец остановился в нескольких метрах от нас и поднялся. Это был высокий, прекрасного телосложения темнокожий мужчина, абсолютно голый, не считая большого жесткого воротника и старой шляпы-цилиндра, разукрашенной полосками красной и синей краски. Он наклонился и протянул нам огромную связку бананов, при этом приподнял цилиндр свободной рукой и обратился к нам с улыбкой, как будто внезапно открыл крышку пианино.

— Ахой, моряки, и доброго вам утра. Я сэр Перси с Ви-один.

Наконец-то Африка.

Сэр Перси с Ви-один поднялся на борт, чтобы продать нам бананы, горько жалуясь, что после завершения англо-бурской войны дела плохи, военные корабли больше не появляются. Мы с Гауссом впервые попробовали бананы. Кадет Гумпольдсдорфер тоже купил один, но съел кожуру и выбросил мякоть за борт. Потом он страдал от ужасных болей в животе. Мы ободрили его, уверив, что у него холера и наверняка к ночи он умрет.