Джон Биггинс - А завтра — весь мир!

Вскоре горячая пища стала лишь отдаленным воспоминанием — когда вода в десятый раз залила камбуз и затопила печь, кок наотрез отказался разжигать ее снова.

Что же касается нашей промозглой конуры в грузовом трюме, думаю, что и могила вряд ли выглядит менее привлекательной, чем эта качающаяся, подпрыгивающая, наполненная хлюпающей водой каморка, освещенная единственным фонарем, со стен постоянно сочилась и капала вода, пока корабль со стонами и скрипом прокладывал путь сквозь ревущие волны.

К середине декабря все пришли к единому мнению: мы погибнем и отправимся в ад, дабы следующий миллион лет провести в попытках обогнуть этот проклятый мыс, мы обречены топтаться на месте, пока не очистимся от коллективного греха блуда и мелкого воровства. Постоянно мокрые, постоянно продрогшие и уставшие, постоянно пытались тянуть брасы на скользкой, бешено прыгающей палубе, чтобы повернуть корабль на другой галс по дороге в никуда, постоянно работали на износ, только чтобы удержаться на одном месте.

Мокрый снег и низкие тучи затрудняли наблюдения. В условиях, когда кусочек солнца или проблеск звезд можно было ухватить только сквозь серый мрак, вычисленные координаты имели удручающую тенденцию болтаться вокруг одной долготы в течение многих недель, иногда 66° западной, иногда 67°, даже 68°, но вернулось к 65°40', или даже 64°30', когда нас сильнее снесло в подветренную сторону.

Мы могли бы утешаться тем, что другим кораблям приходилось еще хуже. После трех дней бешеного шторма десятого декабря мы оказались к востоку от острова Эстадос, в относительно спокойных водах, где крайние острова архипелага Огненной Земли образуют своего рода волнорез против ярости океана.

Здесь мы встретили много альбатросов и капских буревестников, отдыхающих на волнах, а также множество потрепанных судов, пытавшихся в течение нескольких недель, как и мы, прорваться в Тихий океан.

Один из них — четырехмачтовый ливерпульский барк «Замок Токстет», протекающий и потерявший фор-стеньгу. Похоже, они были недоукомплектованы с самого начала — двадцать пять членов экипажа, из которых восемь — ученики, а неделю назад волна смыла с палубы половину вахты.

Вдобавок, один человек лежал три недели с раздробленной ногой, другой в коме после падения на палубу, а третьему пробило череп падающим блоком в тот момент, когда они потеряли кусок мачты.

При попытках продвинуться западнее их унесло к границе льдов, в результате чего у нескольких номинально здоровых были обморожены пальцы ног и рук. Только восемь человек могли работать, так что они ставили по полпаруса за раз.

Все это мы узнали после того, как «Замок Токстет» просигналил просьбу о докторе, увидев, что наш корабль — военный (в те времена очень немногие торговые суда имели врача на борту).

Фрегаттенарцт Лучиени и я отправились к судну на лодке кру — единственной, которую мы не привязали намертво. Сцену, которую мы узрели на полубаке, я едва ли наблюдал когда-нибудь за пределами концентрационного лагеря. Здесь воняло как в канализации, наполненной гангренозными немытыми телами.

Все заросло плесенью, а измученный и полуголодный экипаж страдал от цинги, потому что провизия тоже заканчивались. Они выглядели как отчаявшиеся голодные волки.

Раненых невозможно было перевезти, мы с Лучиени отняли гангренозную ногу прямо на столе полубака под ураганным танцем лампы. Я прижимал маску к носу раненого, а Джимми Старборд капал на нее хлороформ.

Вдобавок доктор ампутировал несколько обмороженных пальцев на руках и ногах, но ничего не мог сделать для двоих тяжелораненых, лишь дать им надежду на то, что они умрут быстро. На обратном пути к трапу он спросил через меня капитана, почему бы ему не вернуться в Порт-Стэнли, чтобы высадить раненых.

— О нет, я не могу, хозяевам не понравится — портовые сборы и тому подобное. Прибыль компании уменьшится, акционеры будут недовольны.

— Но позвольте, капитан. Корабль непригоден к плаванию, осталось всего восемь человек команды, куда вы можете отправиться?

— Снова попробуем обойти мыс Горн, когда поставим временную мачту. Представитель хозяина все равно не даст распоряжения на ремонт, даже если мы вернемся в Порт-Стэнли. И в любом случае, — он выпрямился и выпятил вперед подбородок. — Бульдожья порода никогда не сдается!

Я оглянулся на несчастную команду на палубе, по большей части скандинавов и португальцев, и представил, что бы они сказали, будь вопрос самопожертвования на благо дивидендов компании или национальной гордости поставлен на голосование.

На прощание Лучиени отмахнулся от капитанской просьбы выставить счет за услуги, сказав, что это обычный гуманизм и вообще подарок от австрийского правительства.

Когда мы вернулись на борт, он заявил, что вряд ли счет оплатили, даже если бы он его оставил. И оказался прав. Когда мы позднее заглянули в Вальпараисо, где капитан отправил письмо дочери, то узнали, что «Замок Токстет» объявлен пропавшим у мыса Горн примерно в середине декабря и мы видели его последними. Могу только надеяться, что страховые выплаты в какой-то мере осушили слезы владельцев и акционеров компании.

Но мы и сами находились не в лучшем состоянии, когда выплыли из-за острых вершин острова Эстадос. По нижней палубе расползалась угрюмая безнадежность.

Что у нас за офицеры, если не могут справиться с такими ситуациями? Люди начали в открытую ворчать, что «дер Фештетич» должен либо поднять все возможные паруса и позволить нам прорваться через море к ледяным полям, если это необходимо, либо признать поражение, развернуться и рвануть с западными ветрами в Индийский океан и дальше к Австралии.

Нам было ясно, что лето, какое-никакое, в этих широтах коротко. Уже скоро придет длинная южная осень, и шторма с вьюгами зарядят уже всерьез.

Но спустя ещё десять дней бесполезных попыток справиться со встречным ветром, за неделю до Рождества, кризис перешёл в решающую стадию. Линиеншиффслейтенант Микулич и делегация офицеров отправились побеседовать с капитаном. Теперь — Тихий океан или смерть.

Ветер немного ослаб и изменил направление на вест-норд-вест, так стоит ли ждать более подходящего времени? Измученные, мы поднялись наверх и развернули все паруса кроме бом-брамселей.

Паруса хлопнули, как пушечный выстрел, когда их наполнил шторм, но выдержали, и корабль начал карабкаться по волнам, носом на юго-запад. Мы направились к Антарктическим льдам.

Это решение едва нас не прикончило. После дня и ночи хода и двух разорванных в клочья брамселей мы оказались в том же воющем, вздымающемся просторе, что и раньше, но в этот раз в компании зловещих обломков пакового льда, громоздящихся среди волн и пробирающего до костей холода.