Алексей Соловьев - Спецназ князя Дмитрия

Митрополит думал о Мюриде не раз. Волей Алексия проходная пешка в свое время сделалась ферзем. Теперь назрела необходимость убирать эту фигуру с шахматного поля, вновь меняя ее на пешку. Серебро, опять все должно было решать русское серебро! Вот только в чьи руки его передавать на этот раз?..

– Что сам об этом мыслишь, Федор?

– В Сарае нужен переворот!

– Кто же свершит его?

– Я думал, Мамай! Но не ратным путем, Мюрид уже показал, на что способны его нукеры. Мамай – хитрый лис, он умеет узелки среди эмиров завязывать. Но нужно будет серебро, и много!

– Серебро сейчас есть!

Федор помолчал немного и продолжил:

– Перед моим отъездом Федоров Иван еще одну мысль подкинул. А почему бы не попробовать сделать это руками эмира Ильяса? Беглербек Мюрида, второй человек в Золотой Орде. Тщеславен, сподвиг хана вступить в свару за ордынский стол в свое время, чтобы и самому возвыситься. Приятель Ивана Нури дружен с эмиром уже давно. Считает, что есть смысл подергать за эту ниточку.

– Авдул Мамая против нового ставленника Ильяса? – прихватив в ладонь бороду, задумался Алексий. – А если Ильяс – верный пес Мюрида? Это ты просчитал?

– Хуже уже не будет, владыко! – уверенно ответил Кошка. – Наши в Сарае и так давно словно на бочке с огневым зельем сидят. Кто может сразу голову сложить – так это переговорщик с эмиром. Я к этому уже готов!

Наступила долгая напряженная пауза. Митрополит заговорил первым:

– Ивану ты доверяешь?

– Как самому себе, владыко. Это моя правая рука.

– Вот пусть он и поговорит с Ильясом! Умно поговорит, вне стен. Чтобы только одни уши речам Федоровым внимали. Почувствует, что втуне слова его сказаны – пусть не мешкая съезжает с подворья на Москву.

– Боюсь, что коли втуне – быть ему повязанным в тот же час, – невесело произнес Федор. – Но пробовать надо, согласен.

Вновь долгая пауза.

– Сколь можно серебра этому эмиру будет дать, владыко? – нарушил ее Кошка.

– Дело великое. Если все выйдет по-нашему… он получит две тысячи рублей. Можете твердо это обещать!

– Дозволь тогда удалиться?

Алексий встал, поднялся на ноги и Федор. Оба истово перекрестились на красный угол.

– Езжай, чадо! Поспешайте там с Иваном… без лишней спешки. Не рубите сплеча. Приятеля Иванова не подставьте, пригодится еще. Мало у нас таких слухачей среди верхушки ордынской! Если не выгорит с Ильясом, те же деньги можешь обещать Мамаю. Руси союз ханов никак не нужен!

Бескрайняя степь дышала ковылем под непрестанными потоками западного ветра. Волны травы накатывались друг на друга, но так и не могли соединиться. Простор пьянил, легкие невольно вбирали душистый воздух, чтобы, подержав его в себе, подобно глотку из кальяна, с сожалением выдохнуть обратно. Ястребы нарезали круг за кругом, высматривая зазевавшегося сурка или неосторожного зайца. Ослепительная голубизна не обещала ни дождя, ни прохлады.

Шесть человек на дорогих скакунах стояли на вершине отлогого кургана, насыпанного невесть кем над неизвестно чьей могилой. Им было видно все: и редкая цепь загонщиков, широким кругом охвативших место начавшейся охоты, и первые табуны сайгаков, куланов и тарпанов, уже начавших искать выход из беспокойного кольца. Тугие луки в руках, стрелы с подкрашенным оперением в тулах, жадный взгляд и желание быть первым и самым удачливым, положившим свое острие под лопатку смятенного зверя…

Охоту организовал Нури. Это его и нанятые в соседних стойбищах мужчины обложили округу, сгоняя по всем правилам степных охот дичь к центру. Для всех Нури отмечал свои пятьдесят пять лет, и лишь Иван знал истинную подоплеку всего происходящего. Знал… и ждал лишь момента, чтобы заранее обдуманными словами либо сослужить Руси великую службу, либо подставить свое горло под равнодушный нож палача.

Пяток тарпанов выскочили в непосредственной близости. Ильяс-бей азартно вскрикнул, ударил пятками горячего скакуна и полетел под уклон, на ходу кладя на тетиву стрелу и натягивая лук. Недолгая погоня, полет голубой птицы-оперения, точный укус под лопатку, и торжествующий охотник уже соскакивает с коня, вскрывает горло бьющейся в агонии кобылице и, согласно древней монгольской традиции, напивается свежей живой крови. Обратно эмир возвращался шагом, победно показывая остальным свое довольное, в алых разводьях, лицо.

– Ильяс-бей всегда любит быть первым! – похвалил друга Нури. – Я не успел достать свою стрелу, как он уже птицей полетел за добычей!

– Да, это было красиво! – поддержал его Иван. – Но мне просто не хотелось копытами моего Беркута отнимать удачу у беглербека великого и всемогущего великого хана!

Эта фраза явно задела эмира за живое. Он оценивающе осмотрел мышцы коня под русичем и хмыкнул:

– Чистокровный арабский жеребец всегда резвее хорезмийского аргамака! Готов поставить пиалу серебра, что мой Калиф обойдет тебя на поприще на целый корпус, московит!

– Мы на охоте, уважаемый Ильяс-бей! Здесь ценится не только полет, но и расторопность коня. Готов поставить талант серебра, что я первым смогу заарканить добычу при равном начале!

– Согласен! Берем еще одного тарпана!

Ильяс знал, что говорил. Дикие лошади приволжских степей были необычайно быстры, выносливы и изворотливы. Охоту на них гоном обычно устраивали зимой, когда снег помогал быстрее вымотать силы у молодых лошадей и жеребцов. Мясо их было необычайно вкусно. Потомство от тарпана и монгольской лошади выносливо и быстро. Взять арканом взрослого дикого коня было в одиночку почти невозможно.

Тем не менее русич принял вызов. Размотав черный аркан из конских волос, он аккуратно сложил его вновь, повесил возле луки седла и принялся всматриваться в клубы пыли, все больше и больше наплывающие на курган.

– Вон они! – вдруг воскликнул Иван. – Берем жеребца, что ведет табун! Брать только живым!! Айда!!!

Пегая и рыжая молнии сорвались с места. Конь под Ильясом начал выходить вперед. Наездник уже отвел чуть назад руку с арканом, намереваясь сделать бросок. Но тарпан вдруг развернулся почти на месте и полетел назад, прикрывшись табуном кобылиц. Иван оказался впереди эмира.

Дикий жеребец делал немыслимые скидки, повороты, остановки, стремясь сбросить со своего следа двух неотступных преследователей. Было видно, что он уже начал уставать. Но, когда петля Ильяса пала-таки на его крепкую шею, тарпан взвился и рванул с утроенной силой. Эмир потерял упор и вылетел из седла. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если б вторая петля не перехватила дыхание вожака табуна.

Ильяс-бей вскочил на ноги и, вне себя от ярости, выхватил саблю. Удар снизу вверх по сопящему горлу, и жеребец пал на колени, издавая хрипы вместо предсмертного ржания. Иван досмотрел агонию до конца, не покидая седла.