Алексей Соловьев - Спецназ князя Дмитрия

– Хватит, насоветовал уже достаточно! Не лезь, владыка, в дела мирские! Теперь я за все в ответе!!

От сторожевого полка так никого и не дождались. Войска прихлынули к стенам Кремника ранним солнечным утром, и хотя это были воины, в большинстве своем говорящие на русском языке, над их головами веяло знамя с изображением литовской Погони. Ратники в бронях переняли все ворота, дороги, споро разбили три больших лагеря. Ольгерд и Кейстут поставили свои шатры рядом, Михаил остановился среди тверичей. В тот же день многочисленные мелкие отряды были отпущены в зажитье. Дымы от горящих изб повалили уже из-за ближайших лесов и холмов. К стенам Кремника потянулись стада коров, овец, показались сотни полоняников. Под плетями и саблями согнанные смерды стали готовить приметы, вязать лестницы из принесенных ими же свежесрубленных молодых сосен, сооружать возле ворот на козлах тяжелые тараны. Со стен полетели стрелы, литва отвечала тем же. Беззащитные смерды падали, кровавя снег, на их место сгоняли новых. Крики, ругань, свист плетей и сабель, наказывающих непокорных.

Алексий смотрел на это через узкую бойницу воротной башни, слезы безостановочно текли по его впалым сухим щекам. Кто знает, что думал в эти часы старый человек? Но то, что раскаяние переполняло его душу, – несомненно!

Счастьем для Москвы оказалось то, что в Кремнике остался и тысяцкий Москвы Василий Вельяминов. Властной опытной рукой на стенах был наведен порядок. Согнанным смердам раздали копья и мечи из боярских оружейных, разбили на десятки и сотни, поставили во главе опытных воев. Кованая конница была готова в любой момент сделать стремительную вылазку. На стенах задымились костры, закипела в больших чанах вода. Василий Васильевич сам ходил среди защитников, поругивая, подсказывая, подбадривая. Растерянному князю Дмитрию, облачившемуся в кольчугу и дорогой колонтарь, улыбнулся:

– Не волнуйся, княже! Ольгерд нас не осилит. Нет у него ни баллист, ни огневого боя, ни иных осадных орудий. А стены мы отстоим, коли полезут.

– Таран вон уже приготовили…

– А что таран? Зри, что мои соколы с ним сейчас сотворят!

Спустя час железные ворота со скрипом распахнулись. Сотня тяжело окольчуженных всадников вынеслась за крепостной ров, рассеяв и порубив бывших при таране литвинов, за ними выбежали пешцы. Они секирами изрубили ремни и козлы, скатили тяжелое бревно в воду. В лагере брянцев начался пополох, конные стали выстраиваться для атаки. Москвичи втянулись обратно за стены, а подступивших к воротам всадников встретил густой дождь стрел. Двое выпали из седел, их подхватили и утащили обратно в лагерь. Вылазка закончилась.

Двоюродный брат Дмитрия Владимир Андреевич горячился и командовал на башне. По его словам натягивались и спускались тетивы, выбирались цели. Великий князь также вошел в раж, пуская стрелу за стрелой. В горячке он не заметил, как длинный ответный оперенный литовский посланец клюнул его в наплечник, оставив заметную вмятинку. Стоявший рядом гридень с силой толкнул князя под защиту зубца.

– Прости, княже! Но нельзя так из-за заборол надолго высовываться! Не ровен час, помимо броней попадет нехристь, что тогда? Не гневись…

Дмитрий глянул на вмятину, посопел, остывая, наконец улыбнулся:

– Как зовут тебя, гридень?

– Микола Услюмов я…

– Спасибо тебе, Микола!

Между тем в шатре Ольгерда шел жаркий спор. Тверской князь требовал немедленного приступа, Ольгерд отмахивался, как от надоедливой мухи:

– Я пришел сюда, чтобы проучить Алексия и московского юнца. А заодно дать своим ратным вдоволь разжиться полоном, скотиной и рухлядью. Я не собираюсь класть их на этих стенах.

– Потом Москва еще больше возгордится, что сам Ольгерд вспятил назад, даже не пытаясь приступить к стенам!

– У тебя славное войско, князь! Веди их, я поддержу тебя лучным боем. Сумеешь открыть хоть одни ворота – город на три дня твой! Ну, что молчишь?

Михаил яростно глянул на литовских князей:

– Готовь своих лучников!!

Когда за ним закрылся входной полог, Ольгерд повернулся к брату:

– Я начал думать, прав ли, помогая родичу. Если он осильнеет, он станет для нас опаснее московитов.

– Он – рыцарь, брат! – негромко ответил Кейстут. – Он пытается жить по чести, как и я. Думаю, что именно это его когда-нибудь и подведет. Дозволь, я построю несколько сотен кованой рати напротив ворот? Вдруг его Бог ему сейчас поможет и мы ворвемся в город?

– Ступай.

Приступ закончился ничем. Тверским мужикам не хватило ратной ярости, чтобы лезть на высокие стены по шатким лестницам и умирать бесславно вдали от дома. Напрасно Михаил метался внизу и рубил вспятивших, напрасно сам дерзнул вскарабкаться. С вывихнутой после падения рукой его оттащили обратно в лагерь. Но все же пролитая под стенами кровь не оказалась напрасной.

Увидев ярость штурмующих, узрев десятки павших от литовских стрел, придя в страх от непрекращающегося грабежа земли, Дмитрий дрогнул. Со времен Федорчуковой рати не знала Залесная Русь подобного разорения. Литва «творила землю пусту»! Он вспомнил, наконец, совет Алексия, данный несколько дней тому назад, и собрал ближних бояр:

– Мыслю, надо замиряться с Ольгердом. Предложим ему откуп.

– Замиряться прежде всего придется с Михайлой, – негромко ответил Тимофей Вельяминов. – А он запросит обратно все, что по суду потерял. И откуп тоже. Ты уверен, что готов испить эту горькую чашу, княже?

– Лучше короткий позор, чем великий разор, – буркнул Семен Жеребец, так и не снявший для встречи с князем брони. – Расходов еще много предстоит, земля пустая. Чтобы выжили и сеять смогли те, кто попрятаться успел, надобно и зерно, и лошадей им будет доставать. Я – за мир!

– Все мы виноваты, что не готовы оказались к нашествию Ольгердову, – поддакнул Василий Вельяминов. – Всем теперь своими кладовыми и ответ держать. Шли послов, княже, заключать надо мир на литовских условиях. Ничего иного теперь уж не поделаешь…

Москва вернула Твери спорные земли князя Семена. Дмитрий подписал грамоту, согласно которой Михаил признавался независимым от него великим тверским князем, самостоятельно платящим выход Орде. Литва получила откуп серебром. И, наконец, князь Еремей выдавался Михаилу, как его удельный вассал. Кейстут был прав: ни волоса не упало с головы проигравшего брата: родственную кровь тверской князь проливать не собирался.

Через три дня после появления под стенами Москвы победители, гоня скот, пленных и возы с награбленным добром, потекли обратно домой. Побежденным же еще очень долго пришлось зализывать нанесенные горячим тверским князем раны…

Алексий внутри надломился. Внешне он был все тот же седой старец, восседающий в думе, правящий службы в храме, вершащий духовную жизнь Залесной Руси. Но, оставшись один, впадал в мучительные размышления и часто вставал на долгую немую молитву. Наконец, митрополит не выдержал: