Томас Рид - Гаспар-гаучо. Затерявшаяся гора

– Зачем приходить в отчаяние раньше времени? – говорил он. – Кто может сказать наверняка, где теперь подкрепление, которого мы ждем? Оно и не могло прийти раньше. Мало ли что могло их задержать? Большой отряд не может идти так скоро, как вы думаете. Я, по крайней мере, уверен, что Генри благополучно доехал в Ариспу, и теперь к нам идет помощь, которая скоро будет здесь. Если не через двенадцать, а через четырнадцать дней – я беру самый большой срок – помощь не придет, тогда и я соглашусь с вами, но не раньше. Тогда и взлетим на воздух вместе с нашими врагами. Только представьте себе, что будет, если мы сделаем так, как вы хотите? На другой же день после того приедет Генри и в награду за перенесенные им труды и опасности найдет не нас, а наши трупы, правда, вместе с трупами наших врагов… Но ему-то от этого будет не легче. Сеньоры, терпение – тоже в своем роде доказательство храбрости, хотя и в самой слабой степени, а в нашем положении оно необходимо. Кроме того, двадцать четыре, даже двадцать восемь часов, право, вовсе не так уж много, чтобы нельзя было подождать, пока они пройдут!

Золотые слова. Те, к кому гамбусино обращался с этими мудрыми речами, не усомнились бы в их справедливости, если бы они видели и знали, что происходило в это время в степи, милях в двадцати от Затерявшейся горы.

– Так, значит, эта груда утесов, эта гранитная цитадель, которая видна там вдали, и есть Затерявшаяся гора? – спросил Реквеньес у Генри Тресиллиана.

– Она самая, полковник, – отвечал молодой англичанин, который ехал рядом и служил проводником.

– Наконец-то, – сказал офицер со вздохом облегчения. – Знаете, молодой человек, я начинал уже отчаиваться! Но скажите мне, пожалуйста, – так как вы уже совершили раз это путешествие, – на каком расстоянии, по вашему мнению, мы находимся от нее? Я охотно держал бы пари, что милях в двадцати.

– И вы были бы правы, полковник. Когда мы здесь проходили (я узнаю это место по малорослой пальме, на коре которой гамбусино Педро Висенте вырезал свою метку), я помню, как он говорил, что от этого места до подножия горы ровно двадцать миль.

Позади обоих собеседников в полном порядке двигался полк улан. Немного дальше добровольцы дона Юлиано следовали менее стройными рядами, но все же это были молодцы, как на подбор, природные наездники.

Затем бесшумно катилась по песчаному грунту легкая артиллерия.

Наконец, на некотором расстоянии трусил последний эскадрон улан, составляя арьергард.

Несмотря на препятствия или, скорее, на трудности, мешавшие движению многочисленной колонны, отряд полковника Реквеньеса спешил как только это было возможно.

Но придут ли они вовремя? Этот вопрос задавали себе и полковник, и Генри.

Затерявшаяся гора виднелась на горизонте, но расстояние было еще слишком велико, чтобы видеть лагерь индейцев.

– Молодой человек, – сказал полковник, обращаясь к Генри Тресиллиану, – вот мы почти уже у цели и этим обязаны исключительно вам. Но странно: с самого момента нашего отъезда из Ариспы я не испытывал такой безотчетной грусти, как теперь.

– О чем же вы думаете, полковник? – спросил дон Юлиано, присоединившийся к ним в эту минуту. – Разве мы не подходим теперь к месту, куда стремились столько дней?

– Кто знает… – грустно проговорил полковник Реквеньес.

– Как «кто знает»? Что вы такое говорите, полковник? Разве вы боитесь, что не одолеете этих индейских собак?

– Я не этого боюсь, – возразил Реквеньес. – Но ответьте мне на следующий вопрос, дон Юлиано! Я последние часы все время думаю об этом. Уверены ли вы, что наши друзья в этот час все еще находятся на площадке горы? Как вы думаете: не пришлось ли им сдаться, поневоле, конечно?

– Я уверен, сеньор, что они не сдались, – живо возразил Генри Тресиллиан.

– Вы уверены, мой молодой друг, – мягко проговорил полковник, – но на каком основании говорите вы так? Со времени вашего отъезда оттуда прошло одиннадцать дней, а вы сами нам говорили, что уже тогда положение было почти отчаянное.

– Позвольте мне, полковник, – продолжал Генри Тресиллиан, – воспользоваться на некоторое время вашей подзорной трубой.

– Пожалуйста, – отвечал полковник Реквеньес, – но расстояние слишком велико, чтобы можно было рассмотреть защитников, даже в том случае, если бы они все еще находились на горе.

– Да я не их ищу, – сказал Генри.

– Так кого же? – вместе вопросили полковник и дон Юлиано.

Генри Тресиллиан, не отвечая, приложил к глазу подзорную трубу. Вдруг он издал радостный крик и вслед за тем передал трубу полковнику Реквеньесу.

– Слава богу! – воскликнул он. – Они еще там!

– Как вы это узнали? – спросил полковник. – Каким образом могли вы определить отсюда, что они еще там?

– Посмотрите направо, полковник: разве вы не видите на самой верхушке горы точно черту, вырисовавшуюся на небе? Это национальный мексиканский флаг, который дон Эстеван велел поднять на самой высокой точке площадки. Флаг все еще там, смотрите, направо, на самом краю горы! Для других это, конечно, не могло бы служить указанием, но для меня это значит все. У нас был уговор с доном Эстеваном, что флаг будет спущен только тогда, когда им придется покинуть гору.

– Как вы это узнали? – спросил полковник

– Клянусь небом, вы правы, молодой человек! И если это не иллюзия, то мне кажется, что я даже различаю и орла, который отсюда кажется точкой. Ах! Значит, мы еще не опоздали и успеем спасти наших друзей и к тому же накажем этих пиратов Соноры.

Известие это почти в ту же минуту распространилось по всему отряду от первых рядов до арьергарда. Энтузиазм был всеобщий.

Недаром, по крайней мере, проехали они такое расстояние по пустыне под палящими лучами солнца.

Без всякого приказания отряд стал быстрее двигаться вперед.

Воинственный трепет пробежал по всем рядам. Каждый на ходу осматривал свое оружие, курки пистолетов и пробовал, свободно ли вынимаются сабли и кинжалы из ножен и чехлов.

Это было приблизительно около полудня одиннадцатого дня, в то самое время как там, на вершине Затерявшейся горы, отчаяние осажденных достигло высшей точки.

Полковник Реквеньес по характеру своему принадлежал к числу людей, которые больше всего боятся поступить опрометчиво. Он еще раз объехал ряды, осматривая на ходу как людей, так и лошадей. Во время этого объезда полковник не упускал случая посоветоваться со старшими офицерами и просил каждого из них свободно высказать свое мнение.

Когда весь отряд был таким образом осмотрен, полковник приказал остановиться и собрал офицеров на военный совет. Предстояло обсудить, не следует ли, как только отряд подойдет на пушечный выстрел, начать битву с дикарями, хотя бы только обстреливая их позиции из орудий.