Юлия Гнатюк - Деревянная книга

– Гляжу, Юрий Петрович, наездник вы отчаянный, а не побоитесь к нам на Рождество в гости прийти?

– А чего мне бояться? – спросил Юра, чувствуя, что и без того разгоряченное лицо его становится пунцовым.

– А вот и поглядим, такой ли вы лихой казак во всем, как в скачках! – воскликнула девушка, «полоснув» его напоследок черно-огненым взглядом, и тут же унеслась, как ветер, взбивая снежную пыль. Юра едва сдержался, чтобы не помчаться следом за ней. Он возвращался, не разбирая дороги и не ощущая встречного колючего ветра. Гибкая фигура лихой казачки, быстрый, удивительной силы взгляд и слова, брошенные на прощанье: «А вот и поглядим, такой ли вы лихой казак во всем , как в скачках»! Только это видел и слышал по дороге домой юный попович.

А потом он сидел у нее дома за праздничным столом, разгоряченный вином и лукавыми взглядами колдовских глаз крепкой – на два года старше его – казачки, которые она то и дело бросала на гостя. Юра, волнуясь, все больше погружался в пучину дотоле неизведанных чувств и желаний. Его словно закручивала и увлекала неведомая сладостная сила, которую нельзя было выразить ни в словах, ни в образах. Судорожно сглотнув, он расстегнул верхнюю пуговицу новой косоворотки с вышивкой.

– Что, жарко, Юрий Петрович? Ой, мне тоже, натопили сегодня от души! – Маша расстегнула блузу и помахала перед своим лицом рукой. А он не мог отвести глаз от смуглой матовой кожи и ямки меж девичьих грудей, туго обтянутых белой тканью. Она не замечала его взгляда или делала вид, что не замечает. Ему же было все равно, что-то сильное и до боли приятное продолжало овладевать им. Подчиняясь этой неведомой силе, он подался вперед. Дивный овальный подбородок и алые уста девушки приближались к его губам, он прикрыл глаза и… встретился с пустотой. Довольный смех Маши, ловко уклонившейся от поцелуя, нисколько не ослабил необычного ощущения, пожалуй, наоборот, оно еще сильнее завертело его и быстрее понесло куда-то. Он облизал вмиг пересохшие губы.

– Холодной водички из сеней зараз принесу, – будто уловив его желание, певуче сказала казачка, вставая так красиво и грациозно, что Юра тоже невольно поднялся и последовал за ней в темные сени. Маша зачерпнула полный ковш холодной с льдинками воды из кадки и подала ковш гостю. Юрий отпил несколько крупных жадных глотков и почувствовал, как стало ломить зубы. – А вот я сейчас все мысли ваши узнаю, – лукаво произнесла казачка, вслед за ним отпивая из ковша. А потом спросила каким-то изменившимся голосом. – А хотите, Юрий Петрович, я вам погадаю? – и, не дожидаясь ответа, повлекла его на улицу. Там было морозно и звездно, холод приятно освежал разгоряченные тела. Маша отпустила руку юноши и, взяв ковш с водой двумя руками, воздела его к небу, будто хотела наполнить его звездным и лунным сиянием. Губы ее зашептали что-то, а лицо девушки в лунном свете показалось Юре чужим. Он с трудом разобрал только несколько обрывков фраз: «матерь пречистая, звезды ясные, покажите судьбу, вами сплетенную, что ждет его… Покажите, не откажите…» Девушка опустила ковш и стала вглядываться в него, как глядят в затуманенное окно, желая узреть что-то на улице.

– Жизнь твоя будет долгой, умрешь своей смертью, но не на земле… На чужбине жить придется, женат дважды будешь, а еще… – отрывисто произнесла она и, не договорив, вдруг выплеснула воду из ковша на снег. Голос ее при этом был странным, казалось, что говорит не Маша, а некто чужой. Когда возвращались с мороза в тепло, Юра с суеверным страхом вспомнил, что церковные бабки как-то говорили о прапрадеде Седелкиных, который был сожжен за колдовство. «А что, если все это чары, наваждение? Нет, чушь собачья, суеверие темного неграмотного народа, нет никакого колдовства, ты же взрослый просвещенный человек, стыдно!» – корил сам себя Юра. И все-таки не мог отделаться ни от вползающего в подсознание страха, ни от силы, что неотвратимо влекла его к смеющейся, черноглазой, волшебной и желанной… Войдя в хату, он в некотором замешательстве остановился у стола.

– Что, Юрий Петрович, еще чего покушать желаете, или выпить, – она сделала выразительную паузу, – для храбрости, а? И снова так полыхнула на него своим черно-огненым взглядом, что Юра даже покачнулся. Еще один такой взгляд – и он, обезумев, бросится к ней и заключит в крепком объятии чудное гибкое тело, коснется, наконец, своими горячими губами этих насмешливых уст и… С трудом справляясь с собою, будто в горячечном тумане, он произнес хриплым незнакомым голосом:

– Пожалуй, выпью. – И, наполнив до краев рюмку казенкой, тут же, как заправский казак, одним духом осушил ее.

– Ой, Юрий Петрович, – расхохоталась призывно-лукавым смехом черноглазая колдунья, – закусывайте скорей, а то, не ровен час, опьянеете!

Юноша и в самом деле почувствовал, как все вокруг всколыхнулось и поплыло. Он схватился за край стола, чтобы удержаться. Водки прежде не пил никогда, и теперь с некоторым изумлением отметил, что появившаяся в теле необыкновенная легкость совершенно не соответствует повиновению тела. Какое-то время он стоял, покачиваясь, а все предметы вокруг кружились, как в хороводе. Сейчас он упадет! Уже не разбирая слов юной казачки, он почувствовал сбоку ее округлое плечо, а потом крепкая, привыкшая к сельскому труду рука девушки обвила его стан и почти перетащила отяжелевшее тело горе-ухажера на чистую половину и уложила на постель с воздушной периной. Маша расстегнула его косоворотку и стала нежно гладить и целовать шею, грудь, лицо и глаза. Юра блаженно улыбался и что-то бормотал, но сознание предательски покидало его, и последнее, что услышал, была эта фраза: «Эх, не казак вы, Юрий Петрович!»

Миролюбов затянулся так глубоко, что закашлялся.

– Юра, почему ты не ложишься? Поздно уже, – сонным голосом спросила по-французски из спальни жена.

– Спи, Галечка, я скоро… – отозвался Миролюбов.

Поднявшись, он заварил себе еще чашечку кофе.

На сердце чуть потеплело. Все-таки через много лет и испытаний на далекой чужбине, после первого неудачного брака нашлась женщина, которая смогла оценить его по достоинству. Маленькая Галичка! – так он по-русски называл Жанну.

Сколько пришлось натерпеться унижений и оскорблений… И вновь невольные слезы жалости и сострадания к себе выступили в уголках глаз. Все, довольно! Юрий Петрович утер лицо. Отныне он обладатель богатой коллекции картин и уникальной библиотеки Изенбека, и сам теперь будет решать, узнают ли люди вообще о существовании дощечек или нет. Это чувство окрыляло. Кем был Юрий Петрович Миролюбов до этого? Химик без образования? Поэт-любитель? А теперь в его руках бесценные свидетельства о прошлом древних русов, да разве только их? Переворачивается представление об истории многих европейских и азиатских государств. С чем можно сравнить то, чем он сейчас обладает? С «Историей» Геродота? С Библией? С Махабхаратой? Дощечки Изенбека теперь будут его по праву! Почти десять лет он корпел над их переписыванием! Пришлось также изрядно потрудиться, чтобы укрепить их. По всем правилам он сначала пропитал дощечки скипидаром, затем, когда высохли, смазал десятипроцентным раствором ацетата алюминия, а потом – жидким стеклом, которое впрыскивал внутрь трухлявой древесины. От этого дощечки стали тяжелее, но держались прочно.