Юлия Гнатюк - Деревянная книга

Кудесник вдруг подумал: смогу ли я выразить в буковицах то, что необходимо сказать, сумею ли облечь в слова живую душу? Одно дело, когда перед очами лица и глаза людей, а как говорить в пустоту? Я ведь не ведаю даже, что станет важным для потомков тогда…

Лежала на столе готовая к написанию дощечка, лежало костяное стило. В голове толпился сонм мыслей, чувств и событий, о которых он хотел поведать, но не знал, с чего же начать.

Волхв долго сидел, раздумывая. Он с утра ничего не ел, но не помнил об этом. Он вовсе забыл обо всем и словно оцепенел, устремив взор на чистую дощечку и уходя мыслями все дальше в грядущее. Поверхность дощечки постепенно затуманилась, а потом стала прозрачной, и сквозь нее проступили какие-то тени. Потом тени стали явственнее, и вскоре уже можно было различить людей, облаченных в какие-то странные непривычные одежды. Но боле всего кудесник был поражен обилием железа: железные повозки без коней носились повсюду, будто огромные рычащие звери, железные колесницы мчались, сцепленные друг с другом, выпуская огонь и дым, как драконы. Огромные железные лодии – и как их только выдерживала морская гладь – везли людей по морям.

Видение сменилось, и кудесник увидел других железных зверей, которые нападали и убивали людей. По небу пролетали, не делая ни единого взмаха, громадные железные птицы, гудящие, как растревоженные шмели. Они бросали сверху железные яйца, и из тех яиц выходила Смерть, от которой гибло не только все живое, но и разверзалась земля. Люди метались то в одну, то в другую сторону, собирались в толпы и разбегались поодиночке, оставляя не поле битвы такое количество мертвых тел, что просто не верилось, что столько людей вообще может быть на свете.

Отображение показало иные картины, вроде бы мирной жизни. Но и там люди часто пребывали в смятении, как перекати-поле на прихотливом ветру. Волхв не понимал их речи, не знал, кто они и чем занимаются. Но исходящее от них чувство страха, радости, беспокойства читал без труда в своем зерцале времен. Часто они были похожи на неразумных детей, которые ярко одевались, украшали себя всякими безделушками, окружали кучей разных вещей, и всю жизнь, казалось, только тем и занимались, что безжалостно ломали и выбрасывали одни безделушки, чтоб тут же поменять их на другие. Видел кудесник и людей мудрых, похожих на волхвов, и проникался к ним невольным уважением. Но они чаще всего оказывались одинокими в своих мыслях и не имели учеников. Им не хватало уверенности и опоры, которую смутно чувствовали, но не могли найти.

– Они слишком многое позабыли из Сварожьих Устоев, и многое утратили из своих корней… – вслух произнес кудесник. – А ведь только Правь дает силы побеждать Тьму. Сколько бы ни прошло времен, Поконы Сварога остаются извечными родниками, которые насыщают жаждущих. Слава тебе, премудрый Велес, что просветил мой ум и благословил на дело богоугодное!

Отец Хорыга понял, что и как нужно сказать, дабы люди могли понять написанное как сейчас, так и через многие сотни лет.

Он решительно взял стило, расчертил дощечку линиями и начал быстро и уверенно вычерчивать под ними острым концом буквы, складывающиеся в слова:

– вслух прочитал окончание дощечки Светозар.

Подняв глаза, он еще некоторое время пребывал под впечатлением увиденного. Потом перевел взор на отца Велимира. Тот сидел, прикрыв веки, голова склонилась на грудь. Похоже, уснул. А, может, еще не вышел из прошлого либо грядущего.

Чтоб не тревожить старца, юноша тихо выскользнул из храмины и пошел к озеру. После света костра тьма была плотной, почти вязкой, лишь звездное небо проглядывало сквозь полог туч.

У воды воздух был сырой и прохладный. Светозар сел на камень, скрестив руки и обхватив предплечья ладонями, и погрузил взгляд во тьму. Мало различимые очертания предметов и однообразная серость вокруг не отвлекали от мыслей.

«А ежели я уйду с Микулой, и меня скоро убьют?» – вдруг подумал он.

Очам представилось видение, как лежит он, бездыханный, и алая кровь стекает из смертельной раны на зеленую траву. Потом трава отчего-то стала синей, а вокруг паслись синие овцы и лошади. «Это Сварга», – понял Светозар, и на душе стало радостно. Но впереди неожиданно возникла чья-то тень, которая пристально глядела на него, а в ушах, как тогда, на Перуновой поляне, прозвучал голос Мечислава:

– Ты спас людей? Позаботился об отце Велимире? Сохранил деревянные книги?

Очнувшись от мимолетного видения, Светозар почувствовал, как пылают лицо и уши, в то время как руки слегка онемели от холода. Испытанное чувство стыда было таким сильным, что Светозар понял: это было вещее видение, именно так встретит его Мечислав в Ирии. Перед этим чувством сразу померкло желание свершения великих подвигов. Под влиянием беседы с Велимиром и ночного холода на озере сердце поостыло, и Светозар смог мыслить спокойнее, видеть дальше и шире. Он понял, что подвиг можно совершить не только в бою, что порой намного трудней и ответственней жить, дабы исполнить предначертанное. Как это сказал отец Велимир: быть жрецом-хранителем и жрецом-воином одновременно, нести, следуя по пути Прави, в голове Перуна, а в сердце – Даждьбога.

Край неба заметно посветлел, над озером заклубился туман, и Макошь уже шла в холодную синеву рассвета по размывающейся звездной стезе, откуда скоро должен проскакать Белый Всадник, разбудить Хорса, спящего на своей золотой постели, и сказать ему: «Гряди, Солнце, на луга свои синие. Садись в колесницу твою и сияй над землей с Востока!»

Это утро было похоже на то, когда они готовились к схватке с печенегами. Но сколько с тех пор произошло разных событий…

Светозар поднялся и, размяв затекшие ноги, пошел обратно в селение. Сердце вновь защемило, когда он увидел коней и людей в полном походном снаряжении. Соратники Микулы в последний раз проверяли подгонку сбруи и надежность крепления переметных сум. В сыром воздухе голоса людей были низкими и сипловатыми, а по чувствительным ногам лошадей мелкими волнами прокатывалась дрожь.

Сдерживая комок в горле, Светозар по-братски обнялся с каждым из воев, они действительно стали братьями за все это трудное время: сколько раз спасали друг друга в горячих схватках, делились последним куском, вместе горевали над погибшими и праздновали нечастые радостные события.