Энн Перри - Блеск шелка

Зоя снова повернулась к Джулиано.

– Маддалена оказалась на улице, как женщины, которым больше ничего не остается, – нарушила она тишину. – Особенно если они красивые. А Маддалена была красива.

Анна осторожно повернула нож, подтолкнула занозу и бросила ее на одну из тарелок.

– Так же красива, как Анастасий, будь он не евнухом, а женщиной, – продолжала Зоя, даже не вздрогнув.

Анна почувствовала, как кровь прилила к лицу. Она понимала, какую боль испытывает Джулиано, – словно в свежей ране проворачивают нож. Она не должна была стать свидетелем этой чудовищной сцены.

Анна встретилась со взглядом Зои, ясным и твердым.

– Я обидела тебя, Анастасий? – спросила она со спокойным интересом. – Но ведь совсем неплохо быть красивым, знаешь ли. – Она повернулась и посмотрела на Джулиано, потом взяла со стола лист бумаги, лежавший рядом с ней. – Это письмо от матери-настоятельницы монастыря Святой Терезы. Мне жаль, но когда-нибудь тебе все равно пришлось бы об этом узнать. Ты сам настаивал на том, чтобы я говорила тебе правду. Маддалена покончила жизнь самоубийством. Это случается со многими женщинами, которые зарабатывают на улице…

Лицо Джулиано стало белым как мел.

И Анна вдруг заговорила – импульсивно, в страстном порыве его защитить. Ничто не залечит его душевную рану, и она не может делать вид, будто ничего не слышит и не видит, как ему больно.

– Думаю, некоторые блудницы искуснее остальных, – сказала Анна, глядя Зое прямо в лицо. – Но даже самые красивые из них в конце концов увядают. Их губы морщатся, грудь обвисает, бедра становятся бугристыми, а кожа дряблой. Физическое влечение иссякает, остается только чистая любовь.

Джулиано ахнул, изумленно поворачиваясь к Анне, и даже сделал шаг ей навстречу, словно стремясь ее защитить.

Зоя удивленно распахнула глаза:

– У маленького евнуха острые зубки, синьор Дандоло. Полагаю, вы ему нравитесь. Какая нелепость!

Кровь вновь прилила к щекам Джулиано, и он отвернулся.

– Благодарю вас за то, что поделились со мной информацией, – сказал он, и его голос предательски дрогнул. – Теперь я вас оставлю… заниматься своим здоровьем.

Он вышел из комнаты, и женщины услышали его шаги в коридоре.

– Я вот-вот истеку кровью, – бросила Зоя, глянув на свою лодыжку, с которой на пол падали алые капли. – Я думала, что ты более умелый лекарь, Анастасий.

Анна увидела на ее лице злорадство. Это была месть Джулиано за его прадеда, а Анне – за ее любовь к Дандоло. Она действительно любила его; сейчас было бы бессмысленно это отрицать.

– Хорошо, что кровь течет, – сказала Анна, старательно выговаривая слова, несмотря на дрожь в голосе. – С ней выйдет яд, который могла оставить заноза. – Она снова взяла нож и коснулась им раны, прокалывая кожу в другом месте, но не глубже, чем было нужно. – Тогда она станет чистой и я смогу ее перевязать.

Несколько минут прошло в молчании.

– Тебе, наверное, было тяжело, – тихо произнесла Зоя.

Анна улыбнулась:

– Но вполне терпимо. Мне, а не вам, решать, кто я. Но вы правы: красота может быть опасной. Она дает людям иллюзию, будто их по-настоящему любят, а на самом деле ими просто пользуются, потребляют, как персики или инжир. Ирина Вататзес говорила, что Григорий обожал инжир…

Кровь из раны Зои внезапно побежала быстрее, и под ней на полу собралась небольшая алая лужица.

– Думаю, пора ее перевязать. – Анна встретилась взглядом с Зоей и улыбнулась. – У меня как раз есть мазь, которую нужно наложить на рану. Будет очень плохо, если в рану попадет какой-нибудь яд – теперь, когда ваш организм так… уязвим.

Внезапно по лицу Зои пробежала тень страха. Она наклонилась вперед.

– Будь осторожен, – прошептала она. – Твоя любовь к Дандоло может стоить тебе очень дорого. Если моя нога не заживет, ты об этом пожалеешь.

Анна улыбнулась ей еще шире, но глаза оставались холодными как лед.

– Ничего страшного, если эта ранка не заживет. У вас хватило благоразумия выбрать неядовитое дерево.

На мгновение в глазах Зои промелькнуло удивление.

– Мне бы не хотелось тебя уничтожать, – небрежно бросила она. – Не вынуждай меня к этому.

Джулиано вышел из дома Зои на широкую улицу. Он почти не различал дороги. Боль была настолько острой, нестерпимой, что, казалось, вот-вот прорежет кожу, вырвется наружу и захлестнет его. Джулиано переполнял стыд при мысли о том, что женщина, которую он едва помнил – милое лицо, слезы, тепло и чарующий аромат, – не только не любила его, но и опустилась до презренного ремесла.

Он очень редко прибегал к услугам проституток, потому что был привлекателен и не нуждался в продажной любви. Джулиано содрогнулся от отвращения к самому себе, когда вспомнил о тех случаях.

Улица перед ним расплывалась, словно в тумане. Прохожие казались ему движущимися цветными сгустками. Джулиано тошнило, он промерз до костей, его тело сотрясала нервная дрожь. Слава богу, его отец так и не узнал о том, что Маддалена наложила на себя руки и порицаема Церковью даже после смерти.

Он пересек оживленную улицу. Возницы останавливались и кричали ему вслед, но их слова не доходили до его сознания. Джулиано шел по крутому склону в сторону венецианского квартала, расположенного на берегу.

Мать выносила его в своей утробе, подарила ему жизнь. Он ненавидел ее за то, кем она стала. Но Джулиано научился любить ее благодаря отцу, именно ее имя было последним, что он произнес перед смертью. Как же он, Джулиано, сможет теперь от нее отречься?

Чертова Зоя Хрисафес!

Чтоб она мучилась от адской боли до конца своих дней, как теперь будет мучиться он!

Но каков Анастасий! Настоящий друг! Сначала спас его от обвинений в смерти Григория Вататзеса, чего он, Джулиано, заслужил своей глупостью, а потом ринулся защищать перед Зоей! И оба раза рисковал собой. Джулиано только теперь это понял. Анастасий ничего не требовал взамен. И все же теперь венецианец не мог находиться с ним рядом. Лекарь – единственный человек, который все видел и слышал, и Джулиано никогда не сможет об этом забыть. Даже из-за злости на Зою. Даже из-за жалости к маленькому евнуху. Именно жалость ранила глубже всего.

Джулиано зашел к себе, а потом отправился в порт, чтобы найти какое-нибудь венецианское судно. Их оказалось даже два. Первое – торговый корабль, который отправлялся в Цезарею, а второе через неделю возвращалось в Венецию.

– Джулиано Дандоло, посланник дожа, – представился он. – Я хочу вернуться домой и доложить обо всем его светлости как можно скорее.

– Отлично! – с энтузиазмом воскликнул капитан. – Чуть раньше, чем я ожидал, но все равно прекрасно. Добро пожаловать на борт! Бойто будет в восторге. Можешь воспользоваться моей каютой. Там вам никто не помешает.