Владимир Зарвин - Иголка в стоге сена

Татарин в меня из засады целился, а он, словно беду почуяв, дернулся в сторону, — стрела ему в шею и вошла. Конь повалился на бок, а татарин уже бежит ко мне. Я саблю из ножен едва успел выдернуть. Его клинок был над моей головой занесен, когда я свой ворогу в брюхо вогнал!

Ну, а коня татарского взял себе заместо убитого. Только это уже здесь, на Родине, сталось. Европу-то я всю на дареном, на италийском проехал…

…Европа — она везде разная. Много народов живет в ней, и у каждого свой язык, от других отличный. Похоже, кроме общей Веры да латыни, на которой молятся, ничего те народы не связывает. Да и жизнь у них по-разному устроена.

У италийцев, к примеру, каждый крупный город — отдельная держава со своими землями, флотами и войском.

Хоть у всякого тамошнего князька есть свой замок, жить знатные италийцы предпочитают в городах, по древнему латинскому обычаю. И дела своей державы сообща решают, все равно, что казаки на Круге. Такой способ правления у них республикой зовется.

Есть у них и верховный правитель — Дож, что-то вроде вашего Князя, но ему власть не по наследству достается, его знать из своей среды выбирает. Как правило, за опыт и заслуги, но и родовитость идет в счет. Худородному бедняку, даже если у него семь пядей во лбу, венца Дожа не видать, как своих ушей. Простолюдин знать на свои сборища тоже не допускает. Одним словом, вече для богатеев…

А вот у германцев государство совсем по-иному устроено. Я, как Альпы перевалил и на землях Священной Империи очутился, сразу понял сие. Страна вроде бы и одна, да на много мелких владений раздроблена. Каждое поместье — держава, в державе: свою монету чеканит, подати с крестьян собирает, пошлину с купцов берет за проезд по его землям.

Иной раз даже с соседями воюет. Каждый ленник творит, что хочет, так, будто нет над ним власти Императора. Да и что ему Император сделает? Всякий крупный владетель — Курфюрст, имеет свое войско, замок у него такой, что любую осаду выдержит. А если два-три Курфюрста силы объединят, то и самому Императору не поздоровится.

Князья за трон императорский грызутся, словно псы за кость. Как правило, самый сильный его и занимает, а слабому на нем не усидеть. Хищники помельче тоже меж собой враждуют, каждый норовит свои дела поправить за счет соседа.

Многие рыцари разбоем промышляют. Засядет такой молодец на большой дороге и грабит проезжих купцов почем зря. А Курфюрст местный его грехи покрывает. Еще бы! Разбойник ведь делится с ним награбленным, кто же будет резать курицу, несущую золотые яйца?

С крестьянами своими знать тоже ведет себя не лучше разбойников. Обдерут мужика, как липку, он и подается в леса, сам разбойничать начинает. Его и упрекнуть трудно: всю жизнь его грабили, так почему ему нельзя свое кровное добро рогатиной себе вернуть?

Я, по Германии проезжая, дважды с разбойниками встречался. Один раз, под Мекленбургом, выскочила из кустов на дорогу оборванная, чумазая троица, судя по виду, беглые холопы. Под стать одежде было у них и оружие: у одного распрямленная коса, у другого вилы на длинном древке, третий размахивал цепом для молотьбы, усеянным гвоздями.

Жаль мне было их убивать — ведь несчастные люди не от хорошей жизни за разбой взялись. Я им отрубил саблей верхушки самодельных пик, они с криками и разбежались…

…А вот под Берлином мне с бароном-разбойником пришлось схлестнуться. Огромный такой, как медведь, до сих пор удивляюсь, как одолел его…

…Одна знатная женщина, рыцарская вдова, отправилась в город на богомолье, а сей злыдень подстерег ее на дороге, идущей через лес.

Я как раз той дорогой на восток ехал и видел, к чему привела их встреча: на земле лежит опрокинутая повозка, вокруг валяется с десяток убитых солдат охраны и тройка слуг, из которых одна — девица.

Над трупами сгрудились людишки разбойника — кто кошелек у мертвеца спешит с пояса срезать, кто сапоги новые стащить.

В стороне — сама вдова. Стоит на коленях, Господа о заступничестве молит. Красивая женщина, молодая совсем, только бледная, как полотно.

На щеке свежая ссадина алеет — то ли ударилась обо что, когда повозка перевернулась, то ли кто из прихлебателей барона кулаком приложил, не посчитавшись с родовитостью…

…Украшения и деньги разбойник у нее уже отнял и теперь ждал, когда она исповедуется перед Господом, чтобы снести ей голову мечом.

Нетрудно было представить, каково ей было в тот миг! Меня самого пронял озноб, когда я сию статую железную с мечом увидел: на голову выше меня, от макушки до пят в серую сталь закован.

На плечах, поверх лат, — шкура медвежья, глаза, точно угли, сквозь узкую щель в забрале полыхают, ни дать ни взять, — выходец из преисподней!

Я налетел на него в тот миг, когда он меч заносил для удара. Думал, собью с ног, а там пусть Господь помогает!

С ходу слетев с коня, толкнул его ногами в грудь сильно, как только мог. Но и он слабым не оказался — отступил на шаг, но на ногах устоял. Единственное, чего я своим прыжком добился, это оттолкнул убийцу от его жертвы.

Напрасно думал я, что с быстротой своей легко его осилю. Это с виду рыцарь в латах неуклюж, на самом деле он в них двигается так же свободно, как казак в шелковых шароварах.

Все железо, что на нем надето, на ремешках да на запонках хитрых собрано, по размеру подогнано, — нигде не трет, не жмет, движений не стесняет.

Весит оно меньше, чем о том бают в народе, да и приучен всякий рыцарь с детства носить на себе железный панцирь, словно черепаха. Я в одном замке доспехи видел на детей семилетних, что же тогда о выучке взрослых говорить?..

…Покачнулся барон от толчка моего, но на ногах устоял. Отступил на шаг, мечом замахнулся, чтобы сходу меня зарубить.

Меч двуручный — тоже вещица коварная. Кажется, пока ворог им замахнется, ты его саблей десять раз посечь успеешь. А на деле как начнет им махать здоровяк, вроде того, что мне попался, замаешься уклоняться да отбивать удары.

Саблей их не шибко и отобьешь: сила у тех ударов страшная, не кисть тебе сломает такой удар, так клинок переломит.

Уклонился я от его меча, влево, и пока он новый замах делал, полосонул его саблей, поперек живота. Блаженный! Чиркнула сабля об набрюшник железный, не оставив немцу, даже царапины…

…А тут снова, клинок его со свистом на мою голову падает, не увернешься — надвое развалит! Засмеялся он жутко так и пошел на меня, крестя мечом воздух.

Как я тогда в живых остался, сам не знаю, видно, снова Господь был где-то рядом. Отступил я к деревьям, думал, зацепится длинный меч его за сук, а еще лучше — застрянет в нем, тут я его и обезоружу.

Да где там! Дубовые сучья, в руку толщиной, падали от его ударов, словно трава скошенная, ни один клинка не задержал. Хороша же сталь немецкая в умелых руках!