Владимир Зарвин - Иголка в стоге сена

— Хотелось бы знать, кому пришло на ум рассорить таким способом Унию с Москвой… — проворчал Воротынский, — …недругов у нас, и впрямь, изрядно, не знаешь, на кого и думать. Ссора наша выгодна и немцам, и шведам, не говоря уже о татарах…

— Всем, кроме поляков, — проронил Великий Князь, — у них врагов не меньше нашего. Ян Альбрехт — властитель мудрый, я надеюсь, он разумеет, что убийство Корибута — дело рук наших общих недоброжелателей…

— Как знать, — усомнился боярин, — из Москвы и из Кракова одно и то же видится по-разному…

— Хочешь сказать, что Король мне не доверяет? Тогда почему он обращается ко мне за помощью в поимке убийц?

— Чтобы выманить тебя из твоих владений и захватить в плен. Иначе зачем бы ему понадобилось встречаться с тобой на польской земле?

— Такой шаг не добудет ему чести. Король достаточно умен, но вероломство ему чуждо…

— Ты сам веришь, Великий Князь, в то, что изрек? — горестно вздохнул Воротынский. — Не многие Владыки способны устоять перед соблазном захватить в плен могущественного соседа, особенно, когда для того есть весомый повод. А у Яна Альбрехта ныне такой повод есть.

Что удержит его от взятия тебя в плен? Ваша дружба? Едва ли вас можно назвать большими друзьями. Терпите друг дружку — не более того. Сколько вы спорили за южные земли, сколько воевали за Смоленск, коий до сих пор в твоих владениях числится?

Неужели Король не воспользуется случаем разрешить все ваши споры одним ударом?

— Что ж, быть может, ты и прав! — горько усмехнулся Иван, внутренне разделявший опасения своего советника. — Но я не могу оставить Короля без ответа. Нужно либо принять его просьбу о встрече, либо отказать ему.

— Скажи, что готов встретиться с ним на границе ваших владений.

— Сие будет равносильно отказу, — поморщился Князь, — а отказ равносилен разрыву нашей дружбы.

— Если Король сам решил разорвать вашу дружбу, Княже, никакие твои усилия ее не спасут. Приняв просьбу Яна Альбрехта, ты сам отдашься в его руки и обезглавишь Московскую Державу.

А твой отказ хоть и пошатнет дружбу между Унией и Москвой, но он будет меньшим из зол. Даже если вы всерьез поссоритесь с Королем, он не осмелится ныне начать против нас войну. Слишком много у него врагов…

— Ныне не осмелится, а потом? После, когда замирится со своими врагами?

— После будет после, — разгладил русые усы Воротынский, — нам, Княже, о настоящем радеть надо. А о грядущем пускай потомки думают…

— То-то и оно, что потомки! — внезапно рассердился Великий Князь. — Вечно слышу ото всех бояр! Думал, ты мыслишь по-иному, ан нет! На потомков все норовите переложить? Не слишком ли много вы на них уже погрузили?! Какого лиха им теперь ждать: нашествий, голода, мора?!

— Не гневайся, Светлый Князь, — склонил голову, прижимая руку к сердцу, Воротынский, — я лишь хотел помочь тебе советом. Не моя вина, что Польский Король поставил условие, кое ты не сможешь исполнить…

— Отчего же не смогу? — прервал его Иван. — Пойти на встречу с Королем вполне в моих силах. Скажу более: я сделаю то, о чем просит меня Ян Альбрехт! Вождь великой державы не имеет права на трусость.

Враги только и ждут, чтобы я выказал испуг, начал изворачиваться и лукавить. Но я поступлю иначе. Пусть Польский Владыка увидит, что я чист и не испытываю перед ним страха!

— Господь с тобой, Княже! — от изумления густые брови Воротынского на миг подпрыгнули, открыв светлые, как оружейная сталь, глаза. — Недруг готовит тебе западню, а ты сам стремишься в нее попасть! И чего ты этим добьешься?

— Очищу от подозрений свое доброе имя! — гордо вскинул голову Князь. — И дам понять Яну Альбрехту, что, вопреки всем нашим размолвкам, я остаюсь ему добрым соседом!

— Дела… — охнул боярин, тряхнув русой бородой. — Одумайся, Княже, пока не поздно…

— Я достаточно думал, — холодно ответил Иван, — теперь буду действовать!

Он умолк, задумчиво глядя в замерзшее слюдяное окошко, за которым бушевала метель. Воротынский был прав: отправляясь на встречу с Польским Королем, владыка Московии рисковал очень многим, быть может, даже всем.

Но какое-то внутреннее чувство подсказывало Ивану, что если он не примет просьбу порубежника, ему никогда не удастся распутать клубок взаимных обид и противоречий, накопившихся между их державами за века не всегда мирного соседства.

Клубок этот сулил Москве в грядущем немалые беды, и предотвратить их мог только Московский Князь. Или не мог? Иван не был в этом уверен.

Как всегда в минуты волнения, Князь пощипывал свою аккуратно подстриженную бородку. Но на сей раз рука, привычно потянувшаяся к ней, наткнулась на гладкий подбородок. Иван вспомнил, что третьего дня он сбрил бороду, в подражание европейским монархам.

«А стоило ли стараться? — с сомнением подумал он, потирая челюсть. — С бородой или без бороды, я остаюсь для латинских Государей варваром, азиатом, коего уважают лишь за бранную силу. Так есть ли смысл метать перед ними бисер?..»

Но если в вопросах бритья бороды Великий Князь мог позволить себе сомнения, то в прочих случаях, приняв решение, он оставался непоколебим. И, поймав его взгляд, Воротынский понял, что ему не удастся убедить Владыку отказаться от задуманного.

— Не передумал, Княже? — все же осмелился спросить у Государя боярин. — Опасно тебе ныне в Польшу отправляться…

— Опасно, — согласился Иван, — но еще опаснее ссориться с соседом в канун большой войны.

Как бы там ни было, лучше, когда тебе в спину упирается чужая спина, а не меч!

— Так что велишь делать, Светлый Князь?

— Собирай свою конную сотню и вели готовиться в поход Усову и Булавину. Они старые приятели Бутурлина и огорчатся, если, отправляясь в Польшу, я не возьму их с собой.

И еще вели сторожам выпустить из темницы Орешникова. Хватит ему без дела прохлаждаться. Поедет со мной!

О том, что шайка Волкича скрывается в селении бортников, Медведь догадывался давно. Жизнь в лесу с малолетства учила лесного добытчика безошибочно определять путь того или иного существа, волей судьбы оказавшегося в лесной чащобе.

Искусство следопыта не подвело его и на сей раз. Хотя вьюга приложила все усилия, чтобы замести следы разбойного воинства, сломанные кусты и ветви деревьев выдали тропу, по которой продвигался отряд Волкича. Он шел к северной оконечности леса, где на краю торфяного болота обосновалось семейство медоборов.

Какое-то время Медведь пребывал в сомнении, стоит ли рассказывать о своей догадке, Самборскому Владыке, и, поразмыслив, решил, что лучше этого не делать. Скорый на расправу Воевода и его ретивый племянник двинут к деревеньке войска и попытаются взять ее приступом.