Яков Свет - Одиссея поневоле [Необыкновенные приключения индейца Диего на островах моря-океана и в королевствах Кастильском и Арагонском]

Земи — боги семьи — стоят на полочке под тыльной торцовой стенкой. Их много — деревянных, костяных, каменных. Выпиливали и высекали их отличные мастера. Обличья же у всех земи страшные, особенно у того, кто ведает Большой Соленой Водой. У этого земи лицо человеческое, уши собачьи, пасть акулья, глаза же у него хитрые и злые.

Ягуа положил перед земи початки. Земи молчал.

— Мы с Каоной уходим на ловлю, — сказал Ягуа. — Я принес тебе свежие початки. Ешь и помни о нас.

Заручившись поддержкой земи, Ягуа пустился в путь. Был этот путь недальним, но по дороге Ягуа зашел за Каоной и, разумеется по ее вине, задержался чуть ли не на полдня.

А ведь заранее условились: утром выйти на ловлю. Так нет же, вздумалось ей испечь кассаву — лепешки из клубней юкки.

Кассаву приготовить недолго, но только если все подготовлено загодя. А Каона с вечера ничего не сделала. Правда, кое в чем виноват и Ягуа. Вчера он надолго задержал Каону в той роще, где встречаются все, кого уловил в свои сети дух Сладкой Отравы. И конечно, наутро не осталось времени, чтобы разделать эту нудную юкку. Забот с ней много. Сперва надо соскоблить с клубней кожуру, затем протереть их на гуайо — дощечке с мелкими каменными зубьями. Протертое месиво ни в коем случае нельзя сразу пускать в дело: свежий сок юкки — смертельный яд. Его надо отжать, и тут-то и начинается мука мученическая. Месиво кладется в сибукан — мешок из тонкой пальмовой циновки, к сибукану подвязывают два-три камня, а затем вешают его на сук. Тогда из пор сибукана нехотя, капля за каплей высачивается вредный сок. Вот и пришлось ждать, пока последние капли не выжались из ленивого сибукана.

После этого Каона просушила на солнце белую массу, а потом пошел в ход бурен — большая плошка, которую Каона поставила на раскаленные угли. Рассыпчатую кашицу она ловко кидала на бурен, а затем рогатой палочкой снимала горячие, снизу и сверху подрумянившиеся лепешки кассавы. Кассава, да еще теплая — объедение. А когда запиваешь ее отстоявшимся и уже не ядовитым соком юкки, зло снимает как рукой. А сок, чтобы изгнать из него дух погибели, надо долго кипятить, и при этом добрая половина его уходит в пар.

Алки, гуанаханийские собаки, юркие, маленькие, немые от рождения, — создания забавные, но бесполезные. Никто и никогда не берет их с собой на рыбную ловлю. Это известно всем, а между тем Буйя, рыжая сука-алка Каоны, увязалась в путь-дорогу, и отделаться от нее никак не удалось.

Каноэ было невелико — локтей шесть — восемь в длину. Дед Ягуа выдолбил его из ствола краснотелой каобы. Был этот дед большим затейником и украсил свое каноэ всякими резными фигурами. На носу сидела деревянная игуана, а на корме угнездилась шестикрылая птица с громадным клювом. Отличное каноэ сработал дед Ягуа, давно уже переселившийся в Страну Вечных Теней.

Гребки с плоской лопастью и длинным веретеном лежали на песке. Никому и в голову не приходило их прятать — воров на Гуанахани не было.

Главную, и притом живую, рыболовную принадлежность Ягуа принес с собой. Это была рыба-прилипала, толстая уродина с губастой пастью. Называлась она гуаиканом. Она нервно била хвостом, пытаясь вырвать его из тесной петли, к которой была привязана длинная и тонкая леска — крученая нить из крепкого волокна кабуйи.

Ягуа перенес в каноэ сперва лохань с гуаиканом, а затем Каону. Буйю он, разумеется, оставил на берегу. Но не тут-то было. Прежде чем Ягуа успел оттолкнуться от берега, псица-алка одним прыжком перемахнула в каноэ. Ягуа схватил ее за загривок.

— Что хочет делать хозяин моей души? — проворковала Каона.

— Вышвырнуть вон алку, — сердито ответил Ягуа, поднимая собаку в воздух.

— Отрада моего сердца, не делай этого. Не обижай любимую собаку нашего старшего сына.

— Старшего сына? — удивленно спросил Ягуа. — С каких пор у нас появились сыновья?

— Пока их нет, но они будут. Обязательно. — Каона потерлась о плечо хозяина души, и он отпустил алкин загривок.

В каноэ четверым — рыбе, собаке, Каоне и Ягуа — было тесно, и девушка решила разгрузить лодку. Она выбросила на берег удилища, сеть и острогу, лежавшие на дне, и схватилась было за каменный топор, но тут Ягуа взбунтовался:

— Оставь топор, — сказал он. — Этот топор — мой друг.

Неодушевленные друзья — куклы из хлопковых оческов, старые гребни, беззубая тёрка-гуайо — были и у Каоны. И она ласково погладила топорище, а затем положила у своих ног предмет, который был другом Ягуа.

И вот каноэ в открытом море, осталась позади Бухта Четырех Ветров, и соленый ветер дует в корму.

Ягуа в большом волнении. Ведь в сущности пригласил он Каону не ради рыбной ловли. Спору нет, охота с гуаиканом — дело занятное, но не в охоте суть. Каона должна поглядеть на великое изобретение племянника касика Гуабины. Оно стояло на борту бок о бок с деревянной игуаной. Это было круглое бревнышко, уложенное на короткие стойки. Справа у бревнышка была рукоятка. Ворот, обыкновенный ворот изобрел Ягуа.

В Старом Свете такие вороты верой и правдой служили египетским пахарям и эллинским волопасам. И никто там не задумывался над тем, кто первый приспособил рукоять к круглому обрубку и кому пришло в голову установить это нехитрое приспособление над степным колодцем или на борту рыбачьей лодки. Так и остались незапатентованными колодезные вороты, канули в Лету имена изобретателей огнива и колеса.

До колеса Новый Свет не додумался, но тароваты на выдумку были и собратья Ягуа, и жители поднебесных долин страны инков, и краснокожие обитатели края Великих Озер, и люди, которые в лесах Гватемалы и на мексиканских нагорьях создали удивительные города…

— Смотри, Каона, я наматываю бечеву на этот барабан. Вот здесь я ее закрепляю. Где гуаикан, дай мне его. Так, видишь, я бросаю его в воду. Гляди, гляди — вот он поплыл к белым камням. Хорошо. А теперь я кручу эту палку — бечева бежит назад, и наша рыба-гуаикан тут как тут: вот она у самого борта.

— Да, вижу, но она возвращается без добычи. А прежде, когда ты тянул бечеву руками, она ее всегда притаскивала. Всегда!

Увы… меньше всего тебя понимают в собственном доме. Ягуа тяжело вздохнул и отпустил ручку ворота. Леска словно обезумела. Она мгновенно смоталась с барабана, и рыба-охотница нырнула в зеленую пучину.

Вот она настигла большую макрель. Присосалась к ней жадной пастью. Бечева бежит назад, охотница уже здесь, у кормы, видны ее острые плавники и золотистая спина макрели. Теперь надо поддержать ворот рукой, схватить бечеву и… Ну вот, макрель уже в каноэ, остается лишь оторвать ее от неуемного гуаикана, который намертво присосался к своей добыче.

Снова разматывается леска. И еще раз, и еще. В лохани три тунца, две макрели. Каона, умница Каона, неужели тебе не понять, что придумал твой Ягуа?