Владимир Арсеньев - Собрание сочинений В. К. Арсеньева в одной книге

Последним выступил Иней. Он надел на себя специально сшитый шаманский костюм с перьями по швам рукавов, которые должны были изображать крылья, а на голову — убор, имеющий вид шапочки с маленькими оленьими рогами, сделанными из железа. На шее старика был подвязан особый нагрудник с изображением ящериц и лягушек, а на лбу особый козырек с нашитыми на нем шаманскими глазами из разноцветной бумажной материи. С помощью этих матерчатых глаз он мог видеть то, что недоступно простым смертным. И голова, и коса, падающая на спину, и пояс с позвонками, и обувь — все было украшено тальниковыми стружками. Иней сел на особый коврик, на котором двумя большими темными кругами изображалась темная бездна — «сункта». Он прислонил лицо к бубну и стал звать севона. Бубен удачно играл роль резонатора и то усиливал, то ослаблял голос шамана. Дух вселился в шамана быстро и очень шумно. Сильное потрясение на короткое время ввергло старика в беспамятство. С диким воем он затрясся всем телом и запрокинул назад голову. Одна из женщин поддержала его и стала опахивать ему лицо берестяным веером. Минуты через две Иней пришел в себя и помутневшими глазами посмотрел на окружающих. Тогда Гобули взял длинный ремень, изображающий большую змею-кулигасэ. Один конец его он привязал к поясу Иней, а другой оставил у себя в руках, чтобы сдерживать шамана, который в экстазе мог унестись в преисподнюю, откуда нет возврата. Старик вскочил на ноги и завертелся в неистовой пляске.

Оглушительные удары в бубен, сильный лязг металлических позвонков и истеричные выкрики шамана — все это создавало такой хаос звуков, что у меня закружилась голова.

Старик положительно обезумел. Он кричал на своего севона, грозил ему, обращался с ним как с подчиненным, он старался напугать его своим видом и страшным шумом. От музыки его становилось жутко. Кто знает, что сумасшедшему может прийти в голову! Шаман прыгал, как тигр, он спорил, ссорился и дрался со своим духом. Иней набрал в рот горящих углей и сыпал искрами вправо и влево: это были его молнии, а резкие удары в бубен изображали гром. Гобули поднес к губам шамана чашку с кровью. Он выпил ее залпом и опять завертелся в пляске, как раненый зверь. Было достойно удивления, откуда у этого старого человека бралось столько энергии, столько силы. Он куда-то мчался, кого-то догонял и кричал, что не видит земли, что мимо него летят звезды, а кругом холод и тьма. Тогда на помощь Гобули бросились Миону и Хутунка и делали вид, что изо всех сил сдерживают шамана, летевшего стремглав в потусторонний неведомый мир. Иней потащил их за собой из дома наружу.

Я последовал за ними.

Месяц был на ущербе. Он только что начинал всходить, но уже терялся за тучей, надвинувшейся с запада. Над большой протокой блистали две звезды — Кастор и Поллукс из созвездия Близнецов. Свет луны уже не проникал в лес. Там был полный, непроницаемый мрак. Где-то далеко вспыхивали зарницы, и тогда на фоне мгновенно освещенного неба резко и отчетливо вырисовывались контуры хвойных деревьев.

В это время большая ночная птица пролетела зигзагом над нашими головами; из глубины тайги ветром донесло чей-то грузный вздох, похожий на ворчанье. Такие звуки издает медведь, если поблизости почует человека. Одни собаки яростно залаяли, другие стали жалобно выть. Иней вскрикнул и впал в беспамятство. Севон так же быстро оставил шамана, как и вошел в него.

Камлание было окончено. Минут через пять Тунси и Гобули привели старика в дом. Он еле держался на ногах. Рубашка его была мокрой от пота. После такого моциона Иней нуждался в отдыхе. Он лег на кан и не вставал до утра.

Женщины убрали с пола берестяной коврик и жаровню с углями, расставили столики на низких ножках и подали вареную рыбу и мясо поросенка.

Итак, камланили четыре шамана, и каждый по-своему. Камлание началось «слабейшим» и кончилось «сильнейшим». Хутунка зависел от севона и умолял его. Миону оспаривал свои права и настаивал на исполнении своих просьб, Геонка требовал повиновения и повелевал севоном, и, наконец, Иней считал его своим подчиненным, кричал на него, угрожал ему и даже гнал прочь.

Двадцать первого августа мы распрощались с Иней Амуленка и поплыли вниз по Анюю.

День был холодный; навстречу дул ветер. По небу ползли серо-свинцовые тучи; дважды принимался накрапывать дождь. Все указывало на приближение того времени года, когда начинает опадать листва с деревьев, мерзнуть земля, пушные звери одеваться в теплые меха и вода превращаться в лед.

После Тормасуни долина Анюя делается значительно шире. Отсюда река начинает разбиваться на протоки. Некоторые из них — Пунчи, Ачжу, Била и Хонко — достигают значительной ширины и далеко отходят в стороны.

Вследствие быстроты течения надо было внимательно смотреть вперед и вообще быть осторожным, в особенности на поворотах. То мы спускались вниз по воде, то сворачивали в какую-нибудь узкую протоку и плыли по лесу, чтобы пересечь другую такую же протоку и выйти снова на Анюй в наиболее безопасном месте. Иногда шесты не доставали дна, а весла были бесполезны. Орочи в таких случаях вонзали остроги в стволы деревьев и подтягивались на руках. Это очень опасный прием, при котором легко упасть навзничь и опрокинуть лодку, что, несомненно, было бы гибельно для всех пассажиров.

По пути встречали медведей. Один раз зверь только что переплыл через реку и по круче взбирался на берег. Нас пронесло мимо него. Я видел только голову и плечи животного. Орочи стреляли и ранили медведя, но остановиться и выйти на берег для преследования его было невозможно. Другой раз из соседней протоки совершенно неожиданно водой вынесло большое дерево. На нем была медведица с медвежонком. Завидев людей, она хотела было броситься вплавь, но в это время дерево удалилось концом в противоположный берег. Медведица со своим питомцем выбралась на отмель и благополучно скрылась в лесу.

Страшные разрушения произвело наводнение в долине Анюя. Мы видели трупы утонувших животных, снесенные юрты туземцев, поваленные деревья, придавившие кусты и молодняк, слои ила, песка и т. д. Все удэхейцы бежали к устью реки. Там, где раньше были их жилища, бушевала вода, образовались новые протоки, заваленные колодником.

Анюй по справедливости считается рыбной рекой. Большинство лососевых, поднимаясь вверх по Амуру, сворачивает в правые его притоки и главным образом на реку Уссури. По словам туземцев, самая большая кета идет по Анюю. И действительно, пойманные нами экземпляры поражали размерами и весили около пятнадцати килограммов.

В нижнем течении реки обитают калуга, осетр, верхогляд, толстолобик, щука, угорь и сазан. Туземцы говорят, что в некоторых местах Анюй вовсе не замерзает, и объясняют это тем, что здесь держится много рыбы. В данном случае они путают причину со следствием. Несомненно, рыба держится в таких местах, которые не замерзают зимою, причину же незамерзания реки надо искать в чем-то другом.