Эмилио Сальгари - Последние флибустьеры

Увидев, что гасконец угрожающе выставил шпагу, эти последние полуночники почли за благо удалиться, хотя проливной дождь не прекращался.

— Смеются они надо мной, что ли? — задумался дон Баррехо, потерявший всякое терпение. — Честное гасконское, первого, кто осмелится меня побеспокоить, я схвачу за горло и отправлю в общество нашего дружка Пфиффера. Ночь окончательно потеряна, и теперь нет смысла нарушать сон моей сладчайшей половины.

Он встряхнул три-четыре бутылки, нашел одну полупустую и осушил ее в два глотка. Потом составил два кресла и растянулся на них, опираясь спиной о стол. Но сон его оказался недолгим, потому что начали перезвон две сотни колоколов, а именно столько их в то время было в Панаме, и шум этот разбудил бы мертвого. Однако даже короткого отдыха гасконцу было достаточно, поскольку он еще не забыл прежних привычек авантюриста.

Едва он позвал уже вставшую Панчиту, как услышал осторожный стук в дверь.

— Еще кто-нибудь пришел посмотреть на привидения? — вслух размышлял гасконец. — Tonnerre !.. Я разобью ему голову бутылкой.

Ворча и чертыхаясь, гасконец пошел открывать дверь. Он увидел перед собой индейского мальчишку двенадцати — четырнадцати лет, плутовского вида, смышленого, с горящими глазами и кожей медного цвета.

— Чего тебе надо, мошенник? — спросил его дон Баррехо.

— Возьмите, это от Буттафуоко, — ответил паренек, протягивая хозяину таверны вчетверо сложенный листок бумаги.

Отдав записку, парнишка исчез с быстротой оленя, прежде чем гасконец успел даже подумать задержать его, — исчез за плотной завесой дождя, поскольку ненастье еще продолжалось.

— В этой записке должно быть что-то важное, — пробормотал гасконец, вертя в руках бумажку. — Смогу ли я разобрать эти каракули? Мой дорогой Буттафуоко очень любит писать. Ба!.. Да это настоящая мания!..

Он по привычке вытянул свои длинные худющие ноги, похожие на огромный циркуль, уперся правой рукой в бок, а левой поднес к глазам бумагу, покрытую большими, с наперсток величиной, буквами: ведь в те времена дворяне с бóльшей охотой посещали фехтовальные залы, чем обычные школы.

Гасконец не мог сравниться с французским дворянином, хотя и он в детстве прошел обучение у священника родного прихода; однако после доброй полудюжины « Tonnerre », произнесенных на самые различные лады, он вынужден был сдаться, назвав себя трижды ослом. По счастью, прекрасная трактирщица уже спустилась сверху, и хотя в искусстве чтения она немногим превосходила мужа, ей было совсем нетрудно разобрать буканьерские каракули.

Какие ужасные новости принесла эта записка!.. Графиня ди Вентимилья исчезла; вероятно, она стала пленницей маркиза ди Монтелимара; на Буттафуоко и Мендосу напали; они хотят присоединить своего пленника к Пфифферу; стало быть, надо поместить обоих пленников в бочку и куда-нибудь увезти, чтобы избежать неожиданного вмешательства полиции.

— Ну и чего же хочет Буттафуоко? — спросил дон Баррехо, неистово расчесывая затылок.

— Сегодня вечером ты должен привезти к нему в посаду фламандца, не вытаскивая его из бочки.

— Они что, посходили с ума, эти взбесившиеся авантюристы? Похищение графини, должно быть, совсем лишило их мозгов.

— Мне кажется, Пепито, совсем наоборот, — сказала Панчита. — Они хотят избавить тебя от очень опасного для нас человека. Как ты думаешь, что бы произошло, если бы ночная стража обнаружила его в бочке?

— Ты рассуждаешь получше священника в моей деревне, который упорно вбивал в мою голову, словно гвозди, все эти «а» и «б». Только вот вывезти эту бочку будет нелегко. Хотя… не так уж и глупо поехать днем. Тра-ля-ля, приехали!

— Куда?

— Проблема решена, — сказал гасконец, хватаясь за бутылку агуардьенте и наливая себе рюмку. — На каждом шагу я снова и снова открываю Америку.

— И за всеми этими открытиями я только и вижу, как ты тянешься к бутылке агуардьенте, — насупилась прекрасная кастильянка.

— Сегодня вечером, на закате, позови своего братца. Силы у него как у быка, и мы вдвоем сумеем вынести бочку из подвала. Накажи ему нанять тележку, чтобы отвезти Пфиффера и того, другого, который находится в посаде. Как видишь, не надо много ломать голову, чтобы решить этот вопрос. А вот над другой проблемой придется попотеть. Я говорю об исчезновении графини ди Вентимилья.

— Ты и этим хочешь заняться? — обеспокоилась кастильянка.

— А когда это гасконцы забывали своих друзей? — сердито спросил дон Баррехо, упершись кулаками в бока и вытянув как только мог свои ноги. — Ох, Панчита, вы позволяете себе неуместные замечания.

— Я же о тебе думаю, Пепито, как бы ты не подвергся какой-нибудь серьезной опасности.

— Гасконцы, будь у них только при себе шпага, сумеют отбиться ото всех забияк этого и того света. Запомни это, Панчита.

Он проглотил еще рюмку агуардьенте и уселся у двери, наблюдая за уличными прохожими. История с призраками и последующим визитом монахов, должно быть, распространилась среди жителей квартала, потому как перед домами сбирались старые кумушки, которые, осенив себя крестным знамением, показывали пальцами на таверну «Эль Моро».

Дон Баррехо притворялся, что ничего не замечает, а потом обратил внимание на странных типов, которых никогда прежде не видел в своей харчевне. Эти типы в нахально надвинутых на ухо фетровых шляпах прохаживались туда-сюда, не пряча от посторонних глаз свои шпаги.

— Если эти вóроны хотят испугать меня, они ошибаются, — пробормотал гасконец. — Должно быть, это всё шпионы маркиза де Монтелимара, а поэтому вина для них у меня не будет.

И он сдержал свое слово. Не раз некоторые из этих подозрительных типов заходили в таверну и просили выпить, но дон Баррехо, извиняясь, что бочки были благословлены совсем недавно, а призраки могут вернуться, полушутливо-полугрубовато поскорее выталкивал их. В этот день в таверне «Эль Моро» не было продано ни одного бокала вина: угрюмое выражение лица владельца отпугивало любого.

К вечеру ураган возобновился с прежней силой, ибо Панама, город частых засух, оказался податливым и на длительные наводнения. В этот час Панчита покинула таверну, а ее муж с грохотом закрыл дверь; пусть соседи поймут: он не желает, чтобы его беспокоили.

Трактирщик вытащил из шкафа поржавевшую кирасу и шлем и принялся яростно начищать то одно, то другое, как обычно что-то бормоча себе под нос. Потом, посчитав, что они достаточно блестят, он взял лампу и початую бутылку агуардьенте и спустился в погреб, чтобы посмотреть, в каком состоянии находится Пфиффер. Он забрался на большую бочку, приподнял крышку и спрыгнул в обширный резервуар, стараясь не задеть бедного фламандца, свернувшегося клубочком на дне.