Эмилио Сальгари - Последние флибустьеры

Испанцы, убедившись, что имеют дело с кучкой грабителей, выскочили на улицы, решившись дать бой и освободить своего губернатора, случайно попавшего в плен, но помощь явно запоздала. Флибустьеры пустили лошадей вскачь и вскоре догнали своих товарищей, уже приблизившихся к побережью.

Пленение губернатора Чилотеки принесло большую пользу флибустьерам. Под страхом смерти его вынудили дать сведения о пути, которого следовало придерживаться, а также о расположении возможных испанских засад. Они также узнали, что в Кальдейре бросила якорь галеа [78] Галеа — двухмачтовая галера. из Панамы, которой дали задание следить за перемещениями флибустьеров, а в порту Ралехо стоит другой корабль, вооруженный тридцатью пушками. Флибустьеры, опасаясь удара в спину, решили как можно быстрее покинуть побережье.

Пушки с галеона они потопили, пленникам дали свободу, чтобы не обременять себя их охраной, и пять дней спустя решительно повернулись спиной к одному океану, чтобы попытаться добраться до другого.

Им предстояло пересечь часть материка, которая называлась провинцией Гватемала; с севера ее ограничивало побережье Гондураса, с востока — мыс Грасьас-а-Дьос. Страна эта была густо населена, тут и там поднимались многочисленные хорошо укрепленные города.

Об уходе флибустьеров тут же сообщили многочисленные шпионы, которых испанцы понасажали на побережье; значит, морским бродягам надо было в ближайшем будущем рассчитывать на постоянные стычки.

Равено де Люсан и Буттафуоко разделили своих людей на четыре роты, доверив самой сильной из них охрану графини ди Вентимилья, после чего выступили в поход через обширные леса, столь же древние, как и сам мир.

Первый день прошел хорошо, так что гасконцу даже не на что было пожаловаться, хотя у него и не было случая размять свои мышцы и свою драгинассу. Но на второй день начались трудности. Жители разбили дороги и увезли подальше свои пожитки.

Индейские деревни, которые могли бы послужить убежищем для флибустьеров, пылали. Вокруг моряков расстилалась пустыня, потому что власти приказали поджечь посевы, чтобы вынудить этих отчаявшихся людей вернуться туда, откуда они пришли. Столбы дыма время от времени окутывали этих несчастных, угрожая задушить их, а из гущи сельвы вылетали убийственные индейские стрелы, и нельзя даже было определить направление, откуда их посылали.

Дон Баррехо начинал осознавать, что дела идут не очень хорошо и добраться до границ Дарьена будет не так-то легко, как он ожидал.

— Приятель, — обратился он к Мендосе, шедшему в авангарде вместе с двадцатью всадниками. — Хотелось бы знать, когда закончится это дельце. Испанцы, можно сказать, появляются перед нами как грибы после дождя.

— А ты надеялся на триумфальное шествие? — ответил Мендоса. — Ясное дело, с прекрасной кастильянкой в таверне «Эль Моро» было бы куда лучше.

— Ты надо мной смеешься.

— Вовсе нет, дон Баррехо.

— Я ведь не называл ни своей таверны, ни имени жены тем более, tonnerre !..

— Тогда топай вперед, пока мы не дойдем до границы Дарьена.

— А до них, полагаю, не близко.

— Кто знает? Даже Равено де Люсан не смог бы сказать этого. И тем не менее я уверен, что мы доберемся до них раньше маркиза де Монтелимара.

— А, кстати, что случилось с этим милым господином?

— Говорят, что он покинул Панаму и тоже устремился к Дарьену. Не знаю только, как он воспримет известие о том, что сеньорита снова оказалась в наших руках.

— Я бы на его месте поскорее вернулся в Панаму и оставил бы в покое сокровища великого касика и даже котел, в котором сварили Голландца.

— Я же, наоборот, говорю, что нам еще придется с ним немало повозиться и что мы еще немало чего увидим, прежде чем доберемся до Дарьена.

— Ну, пока что я видел только испорченные дороги да много дыма, от которого я все время кашляю, — ответил гасконец.

— Будет еще и свинец, приятель, и тогда ты будешь жаловаться на его обилие.

— Шутишь!.. Все от нас удирают, словно все испанцы стали мгновенно кроликами. Увидишь, мы придем в Дарьен покрытые славой, не сделав ни единого движения шпагой.

И целых восемь дней слова гасконца сбывались, потому что испанцы — то ли потому что не имели еще достаточно сил для противостояния этим ужасным флибустьерам, которых боялись как существ, одержимых дьяволом, то ли в ожидании какого-нибудь удобного случая, — не проявляли признаков жизни, а поэтому пиратская колонна могла продвигаться довольно спокойно, хотя ей и угрожала постоянная опасность оказаться в окружении огня, потому что плантации, деревни и даже леса пылали перед флибустьерами не переставая.

На восьмой день колонна вошла в густой девственный лес, которым поросло ущелье между двумя высокими горами, и сразу же оказалась под убийственными ружейными выстрелами, раздававшимися со всех сторон. Десятая часть авангарда полегла. Как стало известно позже, три сотни испанцев, вооруженных превосходными аркебузами, залегли под густым кустарником, устроив засаду в окрестностях Тусиньялы.

Флибустьеры не знали, какие силы преградили им путь, и вынуждены были остаться под пологом леса, в котором продолжали греметь смертельные выстрелы. Наконец, поняв, что дальнейшая остановка может сгубить их, и желая познакомить нового врага со своей исключительной доблестью, они бросились вперед. Рота, руководимая Буттафуоко, билась особенно отчаянно.

Сражение продолжалось всего лишь несколько минут, потому что испанцы хорошо были знакомы с молвой об этих грозных морских воителях. Когда испанцы увидели, что их обнаружили, они поспешно отступили на склоны гор, откуда продолжили наносить урон четырем ротам Равено, которые старались быстро покинуть теснину, чуть не ставшую для них роковой. Только к ночи ружейный огонь прекратился. В низину спустился плотный и довольно холодный туман, словно накрывший лес траурным покрывалом, плотно окутавшим высокие деревья.

Флибустьеры, потерявшие немало людей, устроились на ночлег кое-как, опасаясь жечь костры, чтобы не привлекать внимания врагов, возможно, еще бодрствующих.

Гасконец и Мендоса скорчились под каким-то кустом, с веток которого то и дело падали крупные капли, особенно докучавшие гасконцу. Они с трудом грызли кусок тасахо , вяленного на солнце мяса, но голод это нисколько не утоляло.

— Слушай, приятель, — сказал баск, набивая трубку последней щепоткой табака, — ты что-то нынче вечером в плохом настроении. Ведь мы были в бою, и нас не задело пулей. Мне кажется, что ты все время думаешь о своей таверне и о прекрасной кастильянке. В ней свинец не продырявит ни бочки, ни голов наших друзей.

— Я уже сто тысяч раз говорил тебе, что рожден быть авантюристом, а не трактирщиком, — ответил дон Баррехо. — А в плохом настроении я оттого, что сегодня моя драгинасса осталась без дела.