Юрий Трусов - Хаджибей (Роман-трилогия)

— Давно нас ждешь? — спросил Никола.

— С вечера.

— Никого здесь не было?

— Никого.

— А где лошадь?

— Здесь пасется.

— Оседланная?

— Как вы велели.

— Так веди ее сюда. Живо! Сейчас Симон поедет…

Мальчик молча кивнул и исчез в высокой траве. Через несколько минут он возвратился, ведя под уздцы низкорослую оседланную лошаденку. Аспориди-старший сам проверил ее сбрую. Проверил и два пистолета, которые лежали в кобурах по обеим сторонам мягкого казачьего седла.

Кружным путем — длинной степной балкой мчал Симон к Дальницкому хутору, где проживал Семен Чухрай. Он хорошо помнил добродушное лицо этого высокого казака.

Скоро густая трава сменилась зарослями камыша. Под копытами коня зачавкала болотистая почва. Симон понял, что он едет по дну обмелевшей речки. Разбуженные водяные курочки-лысухи, похожие на уток, с шумом поднимались из-под копыт коня.

Переехав русло речки, юноша спешился и, взяв лошадь под уздцы, стал по крутой дороге взбираться на высокий курган. С вершины кургана он увидел зарево пожара. Горело примерно в двух верстах. «Неужели турки или ногайцы напали на Чухрая? — подумал Симон, но не повернул коня обратно. — Хотя Хурделица задержался со своими казаками, но наши недалече, и я должен прорваться к ним», — решил Симон, направляясь к хутору.

Он осторожно свел лошадь с кургана. Вскоре начались молодые сады. Послышались отдаленные ружейные выстрелы. Отблески пожара пробились сквозь листву деревьев.

Симон погнал коня напрямик через сад, на пламя и выстрелы. Шальная пуля пропела над ухом. Не доезжая полусотни шагов до хутора он выпрыгнул из седла и, привязав лошадь к дереву, вытащил пистолеты из седловых кобур. Обнажил шпагу и стал, перебегая от дерева к дереву, приближаться к месту пожара. На широком дворе хутора, освещенном огнем двух горящих хат, он увидел толпу ордынцев. В развевающихся халатах, в рыжих лисьих шапках, они торопливо подбрасывали охапки соломы, сухие ветви под двери и узкие окошки домика.

Кривоногий мурза в яркой феске, надетой на большую бритую голову, размахивал обнаженной саблей. Он ругался и торопил подначальных своих воинов.

Из оконных ставен и щелей вспыхивали огни выстрелов. Когда кто-нибудь из ордынцев приближался к домику, осажденные стреляли. Несколько татар уже было убито.

Симон догадался о замыслах нападающих. Убедившись, что без больших потерь им не ворваться в домик, а поджечь земляные стены невозможно, татары решили выкурить осажденных, как выкуривают из нор лисиц степные охотники. Еще несколько минут, и ордынцы подожгут солому и хворост, а тогда осажденным не спастись от гибели. Они или задохнутся, или выбегут под сабли разъяренных татар.

Симон понял, что действовать нужно немедленно, иначе Чухрая и его товарищей не спасти. Правда, Симону в первую очередь надо было выполнить важное поручение — передать сведения о крепости командующему русскими войсками. Но не прийти на помощь в опасную минуту ему казалось низкой трусостью.

Симон оглядел свое оружие. Трудно с парой пистолетов и саблей одолеть опытных в баталиях басурманов. Горькая усмешка тронула его мальчишески пухлые губы. Что ж, он сделает все, что в его силах! Он постарается хоть ненадолго отвлечь ордынцев от их затеи, а там, может быть, Хурделица подоспеет на выручку.

Прижавшись к стволу дерева, Симон прицелился в бритый затылок мурзы. Тот стоял спиной, шагах в пятнадцати от него, и все торопил ордынцев.

Прицелился Симон старательно. Он знал, что участь осажденных зависит от его выстрела. Только смерть мурзы может вызвать смятение в рядах татар. Юноше трудно было справиться с охватившим его волнением: рука не слушалась, дрожала. Наконец мушка пистолета остановилась на бритом затылке мурзы, как раз чуть пониже отороченного алым шелком края фески.

В это мгновение кто-то до боли стиснул руку юноше, с медвежьей силой сдавил ему локти и тяжелой ладонью плотно зажал рот. Симона бесшумно оттянули на несколько шагов в сторону от того дерева, под которым он стоял. И вдруг послышался тихий шепот:

— Это, хлопче, я, Хурделица. Не волнуйся. Ты рано задумал мурзу из пистолета бить. Не время сейчас их, ворогов, полошить. Надобно сперва окружить басурманов, чтобы ни один не утек, а уж потом… Мои казаки на эти дела добре сподручны. А мурза — он нам еще как язык пригодится. Разумеешь?

Симон был и рад Хурделице, и смущен такой неожиданной встречей.

Пронзительные чуть раскосые глаза есаула оценивающе оглядели юношу. Невысокий Симон рослому Кондрату показался совсем мальчиком.

— Ты лучше отойди отсюда подальше. Мы сейчас с басурманами разговор по-казацки поведем. А то, не ровен час, зацепит тебя саблей или пулей. Грицко, — позвал есаул кого-то невидимого. От ствола соседнего дерева тотчас отделилась лохматая тень.

— Проводи-ка сего хлопца до коня. Да пуще глаза береги его от басурманов. Не пускай его драться с ними…

Грицко Суп повел Симона к подножию кургана. У дерева, к которому он привязал коня, Симон, к своему удивлению, увидел рядом со своей лошадью еще десяток оседланных казачьих лошадей, которых охраняли два вооруженных казака.

— Мы, хлопче, за тобой аж от самой горы по следу шли. Спервоначалу у нас думка была, что ты турка и есть — срубить хотели головушку твою, да Кондрат Иванович удержал. «Погодите, говорит, может, это нужный нам человек. Давайте посмотрим да уверимся, кто он и куда едет». Это пока ты на мурзу пистоль не навел, а тогда у нас у всех на сердце повеселело. Свой, значит, человек, — весело рассказывал Грицко.

Не успел Аспориди отвязать коня, как послышались выстрелы.

— Это наши басурманов окружили. Поди, сейчас там рубиться начали. Слышишь — зазвенели сабли! Эх, хлопче, не повезло мне, что тебя стеречь надо. Видно, не придется ноне шашку на супостатах опробовать, — горько вздохнул во всю свою широкую грудь молодой казак.

Симону и самому хотелось, обнажив саблю, вернуться туда, в огненную баталию. В душе он проклинал Хурделицу за то, что тот повелел ему оставаться здесь, в стороне от схватки. Ведь, возможно, сейчас басурманы теснят казаков…

— Слушай, Грицко, — сказал юноша. — У меня тоже душа горит. Давай поскачем нашим на подмогу.

Грицко недовольно засопел и недоверчиво посмотрел на юношу.

— Что ты! А коли тебя басурман побьет?

— Не побьет. Я сам любого побью. Ты не гляди, что я ростом не вышел. К бою привычный. Да ведь и ты рядом будешь, если что — поможешь… — уговаривал его Симон.

— Помогу. Это верно… А как с наказом есаула? — не сдавался казак.

— А ты скажешь есаулу, что я тебя не спрашивал, взял да и поскакал. Ты удержать, мол, не успел, — сказал Симон и, вскочив в седло, пришпорил коня.