Густав Эмар - Том 22. Приключения Мишеля Гартмана. Часть II

— Как же так, любезный Мишель? Вы знаете, как важны для нас эти сведения.

— Еще бы! Разве иначе я настаивал бы на том, чтобы самому произвести рекогносцировку и собственными глазами удостовериться, в каком мы положении?

— Правда, любезный друг, и мы искренно благодарим вас за новое доказательство вашей неутомимой заботливости.

— Не будем говорить об этом, я исполнил свой долг, как исполняет его каждый из нас, и более ничего.

— Я умолкаю, если вам неприятно, но вернемся к настоящему вопросу. Что же именно ставит вас в такое недоумение?

— Сейчас сообщу. Милях в двух с половиной отсюда, почти у подножия горы, мы видели или нам показалось, что мелькают подозрительные огоньки. То они горели ярким светом, то вдруг исчезали и появлялись вновь минуту спустя. Тем более встревожило это нас, что по направлению, где блестели огоньки, нет ни дворика, ни деревни.

— В самом деле, это странно.

— Не правда ли? Я, было, хотел прямо идти туда, лично удостовериться, что бы это значило, но Оборотень и Паризьен этому воспротивились. Наконец рекогносцировку эту поручили Оборотню. Он оставался в отсутствии не более получаса. Вернувшись, он сказал, что чуть было, не наткнулся на прусский ведет и спасся только благодаря собаке, которая вовремя предостерегла его. Потом он подполз как можно ближе к неприятельскому биваку, все высмотрел с величайшим тщанием и насчитал многочисленный отряд. Не так ли, Оборотень?

— Так, командир, их приблизительно полторы тысячи человек, пехоты и конницы; очевидно, они ждут нас.

— В этом мы мнениями и не сходимся. Присутствие кавалерии заставляет меня предполагать, что это войско направляется к Бельфору, по мере возможности держась ближе к подошве горы. Кавалерия была бы для них страшною помехой на отвесных тропинках, среди обрывов и горных ущелий, где скрываемся мы.

— Выслушайте меня, любезный Мишель, и я уверен, что вы разделите мнение Оборотня. Нам кажется, что он и теперь, как всегда, судит верно. Не правда ли, вы согласны с этим, любезный Людвиг?

— Разумеется, господин Отто, и командир сделает хорошо, если вас выслушает, — возразил тот, качая головой. — Ведь это ни к чему вас не обязывает, командир, — прибавил он.

— Я очень охотно исполню ваше желание, господа, — ответил Мишель улыбаясь, — всякое личное самолюбие должно быть отброшено, когда речь идет о пользе общей, и я не задумаюсь сознаться, что не прав, будьте уверены. Говорите, друг мой, я слушаю вас с величайшим вниманием.

— Не много и рассказывать, — начал Отто, — но в значении того, что я передам, вы ошибиться не можете. Вчера вечером, около часа после вашего ухода, любезный Мишель, один из передовых часовых наших подметил тень, скользнувшую мимо него между деревьями на расстоянии пистолетного выстрела. Он крикнул: «Кто идет?» Ответа не последовало. Два раза еще повторил он окрик. Все то же молчание. Между тем часовому показалось, что тень не только не приближается, но еще вдруг, переменив направление, по которому двигалась сначала, старается подобру-поздорову улепетнуть. Схватив в руки ружье, он прицелился, выстрелил и крикнул: «К оружию!» Сбежались на шум, стали расспрашивать и по указаниям часового нашли в той стороне, куда он стрелял, тело человека, распростертого на земле. Пуля попала ему прямо в голову и положила его на месте. В первую минуту эта смерть вызвала общее неудовольствие, так как убитый был в одежде горца; но по тщательном осмотре открыли, что у него на шее номерок с именем и числом — словом, с полнейшим описанием примет. Мнимый горец оказался прусским солдатом. По странному совпадению, мы при выходе из леса столкнулись нос к носу с Дессау, известным вам жидом, которого встреча эта поразила неприятно, хотя мы и сделали вид, будто не придаем важности его присутствию там, где ему никак быть не следовало, особенно в такой поздний час ночи. Вот мой рассказ, любезный Мишель. Как вы находите его? Он прост, однако не лишен известного значения, которое ускользнуть от вас не может, как я предупреждал вас.

— И не ускользнуло, будьте уверены. Господа, я приношу повинную и сознаюсь, что был не прав; один Оборотень не ошибался, инстинкт контрабандиста подсказал ему и теперь самое верное заключение.

— Что, вы думаете, нам следует делать? Положение опасно, с минуты на минуту на нас могут напасть.

— Положение усложняется, но не так еще опасно, как полагаете вы. Нападения нам ждать нечего прежде как дня через два-три по меньшей мере. Мы, по нужде, еще можем спуститься с горы; но совершенно невозможно, при настоящем положении дорог, чтоб войско отважилось взобраться по крутым дорожкам, ведущим на вершину горы: солдаты, которые не увязнут в грязи, неминуемо скатятся в пропасти. Итак, с этой стороны, на первый случай, нам опасаться нечего, тем более что прусский шпион открыт был, когда только что пробирался в лагерь, следовательно, не успел говорить со своим соучастником. Пруссаки не знают еще в точности, где наш лагерь, и долго не узнают, так как дождь и снег изгладили все следы нашего прохода.

— Все это очень вероятно. К какому же заключению приходите вы, или, вернее, какое решение вы принимаете?

— Нам надо воспользоваться временем. Вот что мы сделаем завтра: на заре весь обоз, и телеги, и фургоны, отправятся в путь по проезжей дороге. Пятьдесят человек из вашего отряда, Отто, с вами во главе, будут служить ему прикрытием, остальная часть отряда останется тут в моем распоряжении. Прошу вас наблюдать с особенным тщанием за этим милым Дессау.

— Будьте покойны, вы отдаете его в надежные руки.

— Я вовсе не беспокоюсь. Подвигайтесь вперед, насколько будет возможно, общее место сходки при соединении двух дорог.

— Понял и все исполню в точности.

— А вы, Людвиг, составите арьергард из остальной части отряда Отто и половины вашего. Если ничего не случится нового, вы отправитесь через три дня по тропинке, открытой Оборотнем, которую вам укажут. На место сходки вы прибудете ранее Отто и найдете там меня; я отправлюсь по той же дороге, но днем ранее вас, с пятьюдесятью молодцами на подбор, а поручик Кердрель, с остальною частью обоих отрядов, пойдет одновременно со мной по проезжей дороге. Помните, Людвиг, что вы должны привлечь внимание пруссаков, дабы лучше их провести и отвлечь от обоза с женщинами и детьми. Покажитесь мельком, только не давайте возможности завязать настоящий бой.

— Это будет не трудно, командир.

— Хорошо ли вы меня поняли, господа? Нет ли каких возражений?

— Никаких.

— Так план мой вы одобряете?

— Он нам кажется, благоразумен и легкоисполним; силы наши хотя и будут разделены, однако мы всегда можем обоюдно поддерживать друг друга.

— Так прощайте, любезный Отто, мы, вероятно, не увидимся более до вашего отправления; я доверяю вам то, что мне дороже всего на свете, родных и невесту, не забывайте этого, — прибавил он с сдерживаемым глубоким волнением.