Густав Эмар - Том 22. Приключения Мишеля Гартмана. Часть II

— Гм! Это понятно.

— Впрочем, не столько снаряды наносили нам вред — мы были ограждены поваленными деревьями, за которыми укрывались, и выстрелы, почти не касаясь нас, производили более суматохи, чем опустошения, разрываясь во все стороны и ломая ветви, — крики этих чертей и страшные их лица до того испугали женщин и детей, что они как безумные ежеминутно кидались к нам, путались в ногах и мешали сражаться. И то надо сказать, что рыдания и страх этих дорогих нам существ, за жизнь которых мы дрожали, все вместе вязало нам руки и лишало бодрости. Наконец, дело дошло до того, что я предвидел скорый конец борьбе. Отчаиваясь в возможности продолжать бой, я уже готов был дать какое-то приказание труса, когда мне показалось, что неприятель колеблется и в рядах его произошло смятение. Я стал вслушиваться с напряженным вниманием, и мне показалось, будто раздаются дружные выстрелы знакомых мне шаспо. На пруссаков нападали и с тыла, и с флангов. Я знал, что господин Кердрель с яростью атакует их с левого фланга, но меня совсем сбивало с толку, что теперь уже несколько минут шаспо пели свою песенку на правом фланге.

— Это, верно, подоспел Оборотень с подкреплением.

— Именно так, господин Мишель, но я-то ничего не подозревал, и это двойное нападение сильно озадачило меня. Головы я, однако, не терял. «Надо посмотреть, что это», — подумал я про себя и, взмахнув саблей, крикнул: «Вперед, ребята, острые каски замялись, они отступают, пора в штыки!»

Вмиг мы перескочили баррикаду при криках «Да здравствует республика!» и ринулись на пруссаков. Произошла страшная свалка. Она длилась минут пять, но первый толчок уже был дан, неприятель вскоре отступил, смешался и обратился в бегство, оставив нам весь багаж и даже полевые орудия. Оборотень и господин Кердрель погнались за пруссаками и преследовали их мили две, однако они все бежали врассыпную, не думая смыкать рядов. Как видите, господин Мишель, во всем этом деле я не принимал никакого участия, и успех боя должен быть приписан исключительно господину Кердрелю и Оборотню. Этого отвергать нельзя, дело налицо.

Мишель улыбнулся, значительно переглянувшись с Ивоном и контрабандистом, и дружески пожал руку достойного человека, говоря:

— Очевидно, мой честный Людвиг, продолжительная погоня, вероятно, задержала вас так долго?

— Отчасти погоня, отчасти необходимость восстановить некоторый порядок в отряде. И фургоны надо было подвезти, кроме того, что мертвых следовало похоронить, да раненых перевязать по мере возможности.

— Много вы потеряли народа?

— Слишком много, командир, одиннадцать человек убиты и двадцать три ранены; по счастью, раны по большей части неопасные.

— Это действительно потеря довольно значительная. А много ли у неприятеля выбыло из строя?

— Приблизительно в шесть раз более, чем у нас. Вам известно, что мы не берем более в плен после того, как пруссаки повадились расстреливать без суда тех из наших, кого им удается захватить. Вообще день вышел для нас удачный. Пруссакам дан урок, который научит их, полагаю, впредь быть осторожнее, а нам, следовательно, даст возможность поставить себя вне всякой опасности от их нападения.

— И я так думаю, друг мой, но надо держать ухо востро и быть настороже.

— О! Не беспокойтесь, дремать не буду. Я знаю по опыту, что негодяям доверять нельзя.

— Если ваши люди не очень устали, нам лучше бы двинуться в путь: сильная стужа, и вы, вероятно, нуждаетесь в пище.

— Мы ничего не ели с утра и готовы идти, когда вам угодно.

— Так двинемся, еще длинный путь впереди до площадки, где бивак.

Вольные стрелки стали в ряды и тронулись с места тем бодрее, что мороз усилился к ночи, и они торопились достигнуть бивака, где бы погреться и сготовить себе похлебку.

Мишель отправил вперед колонну Оборотня с двадцатью наиболее бодрыми вольными стрелками известить Отто фон Валькфельда и остальных офицеров об успехе его предприятия.

Колонна подвигалась тихо, ход ее замедлялся длинным обозом, который тянулся за нею по узким тропинкам, извилинами, взбегавшими на крутые склоны горы. К тому же волонтеры дрались все утро, они едва давали себе время перевести дух в глубоком снегу и, буквально падая от усталости, с величайшими усилиями передвигали ноги, опираясь на ружья, чтобы не скатиться на дно какой-нибудь пропасти.

Площадки они достигли не прежде одиннадцати часов вечера. Тут их ожидало самое радушное гостеприимство со стороны товарищей, которым более посчастливилось. Заготовлены были громадные чашки с теплым вином, чтоб подкрепить их и отогреть окоченелые от стужи члены, во всех домах развели яркий огонь в очагах, солома разостлана была по всему полу; словом — менее чем через час по прибытии их в лагерь альтенгеймские вольные стрелки совсем забыли вынесенные страдания и весело ужинали.

Три главных начальника провели между собой продолжительное совещание, на котором решено было уменьшить, насколько будет возможно, число фургонов, полевые орудия, отнятые у немцев, заклепать и сбросить на дно пропасти, и наконец, простоять в деревне дня два, не столько чтоб отдохнуть и собраться с силами, сколько потому, что горные тропинки стали непроходимы.

Последнее решение не представляло никакой опасности для отряда. Доступ к нему был загражден со всех сторон, неожиданное нападение невозможно. И пруссаки потерпели такое поражение, что они, вероятно, не в состоянии будут погнаться за ними ранее как через несколько дней.

Приняв все эти меры и разослав патрули по всем направлениям для обзора окрестностей, офицеры деятельно принялись осматривать обоз, дабы уменьшить его, согласно принятому решению.

Осмотр начался тотчас после завтрака, то есть около десяти часов утра, и все, что нашли лишним или бесполезным, безжалостно было осуждено на разрушение и на месте же уничтожено.

От фуры к фуре комиссия дошла до тележки довольно красивого вида — два сильных лошака привязаны были к оглобле на длинном ремне и ели корм, насыпанный на разостланную перед ними попону.

— Чья эта тележка? — спросил Мишель у Людвига. — Она не принадлежит к нашему обозу.

— Правда, я забыл упомянуть про это вчера, с этим связана целая история.

— История?

— Представьте себе, тележка эта принадлежит еврею из Кольмара. Бедняга, вероятно, не выдержав притеснений, которым то и дело подвергали его пруссаки, решился бежать, во что бы ни стало и в один прекрасный день исполнил свое намерение. Но он ошибся в расчете, остроголовники открыли его и захватили. После нашего сражения вчера утром, возвращаясь с погони, господин Кердрель привез с собою этого беднягу, который лежал полумертвый в своей тележке.