Густав Эмар - Том 11. Тунеядцы Нового моста

Авантюристу нужно было узнать две вещи: чей это был особняк и зачем вошла туда особа, за которой он следил. Первое было легко, второе, напротив, очень трудно. Но капитан много видал и не таких затруднений на своем веку. Прислонившись к дереву, он опустил голову и глубоко задумался.

Вдруг кто-то хлопнул его по плечу.

— Что это вы, капитан, — прозвучал веселый голос, — не спите ли?

— Конечно нет, друг Клер-де-Люнь, но, признаюсь, я в большом затруднении.

— Ба! Что же это с вами?

— Скажи мне прежде всего, какой черт занес тебя сюда? Ты разве знаешь тут кого-нибудь?

— Да у меня обширное знакомство, моя профессия требует этого.

— Так ты можешь, пожалуй, сказать мне, чей это особняк?

— Parbleu! Да кто его не знает? Тут живет его преосвященство епископ Люсонский, протеже королевы-матери.

— А-а! Вот как! — протянул капитан.

— Да, а вам что-нибудь нужно в этом особняке?

— В том-то и дело; и, признаюсь, Клер-де-Люнь, я в большом затруднении: не знаю, как бы мне туда попасть!

— О, это пустяки! Я вас проведу, если хотите.

— Да ты разве знаком с епископом Люсонским? — насмешливо спросил капитан.

— Не то что знаком, а некоторые из его слуг у меня на пенсии.

— Вот еще что! Так ты платишь пенсии, Клер-де-Люнь?

— Dame! Без этого нельзя, капитан, иначе я не знал бы все, что мне нужно.

— Это правда. Так ты берешься провести меня в особняк?

— Конечно, тем более что епископ Люсонский уже больше недели как уехал в Сен-Жермен.

— Ах, черт возьми!

— Это вам неприятно?

— Нет, но сильно меня беспокоит.

— Отчего же?

— Ну, да я тебе лучше уж все расскажу.

— Конечно, капитан; я ведь вам вполне предан, во-первых, а во-вторых, сейчас бы узнал ваши секреты, если б захотел.

— Я всегда говорил, что ты замечательно логичный человек, Клер-де-Люнь. Слушай же, вот в чем дело. Сейчас в этот особняк вошла одна переодетая особа, которую я подозреваю во вражде к графу дю Люку.

— И вы хотите знать, зачем эта особа пришла в особняк епископа Люсонского?

— Вот именно отсутствие-то его преосвященства и ставит меня в тупик.

— А! Видно, вы не знаете частной жизни епископа. Его нет дома, это правда, но вместо него здесь его правая рука, распоряжающаяся всем, — отец Жозеф дю Трамблэ.

— Я его не знаю.

— Тем хуже и тем лучше, капитан. Особа, за которой вы следите, теперь, наверное, говорит с ним.

— Может быть; так ты все-таки берешься…

— Непременно, капитан; ступайте за мной, только закройтесь хорошенько плащом; не надо, чтоб кто-нибудь узнал вас.

— Ты рассудительный человек, Клер-де-Люнь; я целиком вверяюсь тебе.

— И не раскаетесь, капитан.

Они вошли в прихожую. Капитана очень удивило, что ни один из человек двадцати слуг, зевавших на дворе и в прихожей, не остановил их, ничего у них не спросил, даже, по-видимому, не заметил их. Вероятно, им заранее так было наказано.

Клер-де-Люнь прошел весь двор; капитан следовал за ним по пятам. Но, вместо того чтоб подняться по парадной лестнице, они взяли немножко влево; Клер-де-Люнь отворил маленькую дверь, пропустил сначала капитана, вошел за ним сам и запер дверь.

Перед ними в глубине узкого, довольно темного коридора была лестница; они поднялись по ней в первый этаж; Клер-де-Люнь отворил тщательно обитую дверь, за которой была другая, из цельного дуба, обитая железом и очень напоминавшая дверь тюрьмы.

Клер-де-Люнь вытащил свой кинжал и концом его тихонько постучал; дверь сейчас же приотворилась, и выглянуло хитрое лицо какого-то человека, глядевшего исподлобья.

— А! Это вы, начальник? — вполголоса произнес он, скорчив радостную гримасу.

— Я, мой милый Флер-де-Суфр, — отвечал Клер-де-Люнь.

— Что прикажете?

— Слушай, — сказал Клер-де-Люнь и начал шептать ему на ухо.

Они несколько минут так разговаривали; несмотря на всю тонкость слуха, капитан не мог разобрать ни слова.

— Я не ошибся, — сообщил наконец Клер-де-Люнь, наклонившись к уху авантюриста, — особа, которую вы отыскиваете, сидит у отца Жозефа. У них какое-то важное совещание.

— А!

— Флер-де-Суфр, камердинер отца Жозефа, ни в чем мне не отказывает и по моей просьбе согласен провести вас в такое место, откуда вы не только услышите, но даже увидите все, что будет происходить между отцом Жозефом и его гостем.

— Да, — подтвердил Флер-де-Суфр, — только с одним условием, чтоб вы ни одним словом, ни одним жестом не выдали своего присутствия, иначе и вы пропадете, и нас погубите.

— Черт возьми! Сохрани меня Бог! — вскричал капитан, сунув камердинеру несколько пистолей, которые тот с довольной гримасой опустил в карман.

— Пожалуйте, господа, — пригласил он, — но, ради Бога, не шумите!

Извилистыми, темными коридорами, пробитыми, по всей вероятности, в самой стене, они пришли в крошечную комнатку, где трое едва могли поместиться.

— Самому отцу Жозефу ничего не известно о существовании этой комнаты и коридора, — проговорил камердинер. — Его преосвященство монсеньор епископ Люсонский нарочно велел устроить их, чтобы незаметно слушать разговоры своего доверенного с являющимися к нему людьми и лично удостоверяться таким образом в его верности.

— Morbleu! — шепотом воскликнул капитан. — Не очень-то доверяет почтенный епископ тем, кто ему служит. Но как же вы, мой друг, знаете эту страшную тайну?

— Я вполне предан его преосвященству; епископ сам дал мне место при отце Жозефе.

— И как счастливо выбрал!

— Только один человек оказывает на меня большее влияние, чем его преосвященство, — объявил камердинер, — это Клер-де-Люнь.

Авантюрист вежливо поклонился.

Флер-де-Суфр без шума отодвинул доску в стене; на месте ее очутилось круглое отверстие величиной побольше луидора; с другой стороны стены оно, вероятно, скрывалось под украшавшей ее инкрустацией.

— Посмотрите! — сказал он капитану. Авантюрист заглянул.

Действительно, на дрянненьком табурете сидел незнакомец, за которым капитан следил; отец Жозеф стоял в двух шагах от него, прислонясь к большому камину, в котором трещали, вспыхивали два-три полена. Чадившая на столе лампа тускло освещала комнату.

Это была довольно большая, но грязная, убого меблированная комната, скорей походившая на келью нищего монаха, нежели на спальню или кабинет секретаря епископа.

На черных, сальных стенах без всяких обоев висели только два-три грубо намалеванных изображения святых. В углу стояла жалкая кровать, обтянутая кожей, с поленом вместо подушки и рваным, грязным одеялом.

В изголовье возле распятия из пожелтевшей слоновой кости висела плеть, покрасневшие концы которой говорили о частом употреблении. Кроме кровати, в комнате были еще только стол, табурет, на котором сидел незнакомец, и громадный сундук с преинтересной резьбой, а главное, плотно запертый. Из комнаты несло отвратительным запахом, гадкая обстановка ее леденила душу.