Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена

Тут произошел странный инцидент. Среди приветственных криков мне послышался доносящийся из задних рядов голос — скорее не вопящий, а произносящий что-то. Голос был мощный, трубный, хотя слов было не разобрать в шуме толпы, а его владелец оказался чудаковатого вида малым; он забрался на ручную тележку и разглагольствовал во всю мочь. Видно было, как солдаты пытаются добраться до него, а у тележки собрался кружок крепко сбитых парней, по-видимому, служащих охраной оратору, и я предположил, что крикун, должно быть, поносит нас или грозит нарушить перемирие.

Росту он был небольшого, зато в плечах широк, как бык, с мощной, всклокоченной головой и с бородой лопатой. Даже с такого расстояния видно было, как сверкают его глаза, пока он громогласно произносит фразы, молотя по воздуху кулаком, напоминая тех проповедников с Миссисипи, под завязку заправленных добродетелью и сорокаградусным виски. Люди, окружившие оратора и его группу, выкрикивали угрозы в их адрес, но глашатай не уступал, и мне показалось, что назревает первосортная потасовка. К несчастью, как раз в тот момент, когда солдаты подобрались к бородачу и стали стаскивать с тачки, наш экипаж повернул, и я не смог узнать, чем все закончилось. [154]

Герцогиня тоже все видела, и как только мы прибыли во дворец, вызвала в приемную Шверина и с ходу накинулась на него.

— Кто был этот агитатор? Как посмел он возвысить свой голос против меня, и по чьей небрежности это стало возможным? — голос герцогини был совершенно спокойный, но внутри ее трясло от гнева, и старый министр явно трепетал перед этой тощей девчонкой. — Арестован ли он сам и его шайка?

Шверин стал заламывать руки.

— Ваше высочество, это было неизбежно! Прискорбно, но факт. Я не знаю, кто был этот человек, но догадываюсь. Уверен, что это один из тех ораторов-социалистов…

— Оратор? — говорит герцогиня, и тон ее был таким ледяным, что мог заморозить бренди. — Подонок-революционер! И это в день моей свадьбы! — Она повернулась ко мне. — Позор для меня, для моей страны, что эта выходка имела место быть в вашем присутствии в такой священный миг.

Позор так позор, мне все равно. Меня больше заинтересовало то, как разозлило ее это покушение на королевское достоинство. Все говорило о том, что она страдает чрезмерным болезненным самолюбием. Я заметил, что тот человек, скорее всего, был пьян, и уж в любом случае не замышлял ничего Дурного.

— Дания должна радоваться, что столь опасные преступники не угрожают ей, — заявляет она. — Здесь, в Штракенце, мы считаем правильным принимать самые строгие меры против этих… этих ораторов! Шверин, под вашу ответственность: Дайте мне знать, как только их поймают и накажут.

Такая фраза в устах сонма епископов показалась бы высокопарной, а от девятнадцатилетней девчонки слышать ее было просто смешно, но я хранил невозмутимое выражение. Я узнавал все больше о своей крошке Ирме, этой властолюбивой молодой штучке. У меня теплилась надежда, что она все-таки не станет сводить счеты с моим большеголовым другом: кем бы он ни был, парень оказался из тех, кто предпочитает цапаться с легавыми, а не потягивать пивко в сторонке, а такие делают жизнь более интересной.

После того как Шверин ушел, а фрейлины поправили какие-то несуществующие огрехи в наряде герцогини, мы с большой помпой проследовали в бальный зал, где высший свет уже собрался для приема. «Вечеринка» была побольше той, чем устроил папаша Моррисон для меня и Элспет в Пэйсли, но мне кажется, что вся эта толпа вряд ли могла потягаться по части выпитого с теми шотландскими шельмами. Весь зал блестел от роскошных мундиров и туалетов: ордена, медали, украшения сверкали повсюду; когда мы заняли свои места на возвышении, готовясь принимать череду поздравлений, сотни аристократических спин согнулись в поклоне и сотни юбок приподнялись в книксенах. Вам никогда не увидеть такого собрания благородных подхалимов в одном месте, ей-богу. И все они, конечно, пресмыкались перед герцогиней: квадратноголовые щелкали каблуками и чванно кланялись, даго сгибались чуть не пополам [155] — поскольку у нас тут собралась целая коллекция из представителей доброй половины европейских стран. Коли на то пошло, герцогиня Ирма являлась кузиной нашей королевы — так что теперь, надо полагать, я стал родственником ей и принцу Альберту. Все стремились засвидетельствовать нам свое почтение. Впрочем, мне приятно было видеть, что английский посол ограничился легким поклоном и короткой фразой: «Мои поздравления мадам, и долгих лет счастья обоим вашим высочествам». Вот это стиль, подумал я: да здравствует добрая старая Англия, и к чертям всех иностранцев.

Я просто стоял рядом, кивая головой до тех пор, пока шея не захрустела, улыбался и бормотал благодарности каждому проплывающему мимо лицу: полному, худому, потному, напряженному, улыбающемуся, обожающему — здесь были все типы и размеры. И тут голос Детчарда за спиной шепчет: «Хансен», и мои глаза упираются в молодого, светловолосого парня с тяжелой челюстью, как раз распрямляющегося после поклона герцогине. Он поворачивается ко мне с ожидающей улыбкой, и я, охваченный приступом волнения, делаю шаг навстречу, оскалившись словно череп, хватаю его за руку и кричу:

— Эрик, дружище, это же самая неожиданная приятность в этот счастливый день!

Возможно, вместо этой фразы я произнес еще какую-то чушь, во всяком случае, не сомневался, что безбожно перепутал слова, но он только засмеялся и пожал мне руку.

— Дорогой Карл… ваше высочество — я прибыл поздравить вас. — Взгляд у него был мужественный, сентиментальный, загадочный, но улыбающийся — у меня такой получается только когда здорово напьюсь. — Желаю вам обоим счастья!

— Благослови тебя Господь, старый приятель, — говорю я, тряся его руку. Тут улыбка сходит с его лица, в глазах появляется озадаченное выражение, и он отступает назад.

Ей-богу, в жизни моей было предостаточно трудных моментов, но редко меня охватывал такой леденящий ужас, как в тот миг. На лице моем так и повисла улыбка, ибо я настолько оцепенел, что не мог пошевелить ни одним мускулом, ожидая разоблачения, готового, как мне казалось, вот-вот сорваться с его уст.

Пару секунд он глядел на меня, потом вдруг сделал нервный извиняющийся жест и снова улыбнулся.

— Прошу прощения, — сказал он. — Простите, ваше высочество… Карл.

Он быстро отошел в сторону, освобождая место следующему гостю, снова поклонился и зашагал по направлению к буфету, где собирались все остальные присутствующие. Я видел, что там он обернулся, еще раз посмотрел на меня, потирая бровь, и тряхнул головой, как человек, пытающийся выкинуть из нее какую-то блажь, а потом переключился на лакея, разносящего шампанское.