Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена

– Значит, Севастополь, – говорит Раглан. – Указания правительства кажутся мне совершенно четкими.

– При условии, – заявляет Браун, – что вы совместно с французским командующим найдете этот план обещающим успех. По сути, решение остается за вами и Сент-Арно. [364]

– Едва ли, – отвечает Раглан, беря листок. – Ньюкасл приложил личную записку, в которой подчеркивает, что министры желают любой ценой получить Севастополь. Вот.

– Что нам известно о Севастополе: о его укреплениях, гарнизоне? Сколько людей могут выставить русские, чтобы помешать нашей высадке в Крыму?

– Да, дорогой мой сэр Джордж, – говорит Раглан. – Нам известно очень немного. У нас нет донесений разведки, но надо думать, что укрепления сильны. С другой стороны, Сент-Арно считает маловероятным, что русские смогут сосредоточить на Крымском полуострове более семидесяти тысяч штыков.

– Почти как у нас, – отмечает Браун.

– Именно, но это только допущение. Может быть, меньше, а может, и больше. Все так расплывчато, – командующий вздохнул и задумчиво разгладил брови ладонью левой руки. – Не могу обещать, что их там не будет сто тысяч. Блокады ведь нет, и ничто не мешает им перебрасывать войска.

– И нам предстоит пересекать Черное море, организовывать высадку, не исключено, при противодействии врага, превосходящего нас четыре к трем, с налету взять Севастополь – а возможно, вести осаду по ходу русской зимы – и все это, полагаясь в качестве источника снабжения единственно на наш флот, тогда как русские могут отправить в Крым любые силы, какие захотят.

– Верно, сэр Джордж. Кроме прочего, из нашего осадного парка прибыла всего лишь четверть. Армия также не вполне здорова, а с французами, как полагаю, дело обстоит еще хуже.

Слушая их, я ощущал, как во мне поднимается волна ужаса: не столько из-за того, что они говорили, столько из-за того – как. Совершенно спокойно, рассудительно, без видимых эмоций они выводили формулу, ответ на которую – это понимал даже я, неопытный штабной офицер – может быть один: катастрофа. Но мне приходилось помалкивать, потягивая пиво, и слушать.

– Мне очень важны ваши наблюдения, дорогой сэр Джордж, – говорит Раглан.

На лице Брауна застыло недоверие. Этот малый был старой шотландской боевой лошадкой, и вовсе не дурак, но он знал Раглана, и знал кое-что о людях, заправляющих войной и политикой. Браун положил депешу на стол.

– Что до севастопольского предприятия, о котором ведут речь министры, – заявляет он, – я спрашиваю себя: как бы посмотрел на все это наш старый Герцог. И подозреваю, он бы его отверг напрочь: нет достаточных сведений о Крыме и русских, а армии наши ослаблены до предела. Веллингтон не взял бы на себя ответственности, затевая такую кампанию. [365]

Можно было видеть, как по лицу Раглана буквально разлилось умиротворение.

– Я в точности того же мнения, что и вы, сэр Джордж, – говорит он. – В таком случае…

– С другой стороны, – продолжает Браун, – из депеши следует, что правительство уже остановило выбор на Севастополе. Они там уже все решили. Если вы откажетесь взять на себя ответственность, как они поступят? Думаю, отзовут вас; да и как иначе: если вы не хотите действовать, они пошлют кого-то, кто захочет.

Лицо Раглана вытянулось, и когда он заговорил, в его выражении мне послышалась обида:

– Дорогой мой сэр Джордж, это очень резко сказано. Вы и вправду так думаете?

– Да, сэр. Считаю, что развитие событий достигло грани, за которой они будут действовать несмотря ни на что, – Браун дышал тяжело, как я подметил. – И мне кажется, для них нет никакой разницы – то место или другое.

Раглан вздохнул.

– Возможно, что и так, возможно. Севастополь. Севастополь. Но почему? Почему он, а не Дунай или Кавказ? – Командующий огляделся вокруг, словно ожидал найти ответ на стенах, и заметил меня. – Ах, полковник Флэшмен, может быть, вы несколько просветите нас? Не известен ли вам какой-нибудь внутренний фактор, заставивший правительство решиться на столь своеобразную авантюру?

Я выложил им все: о том, что газеты кричат про Севастополь на каждом углу, и что это название уже у всех на устах.

– Они хоть представляют, где он находится? – спрашивает Браун.

Я и сам не был уверен где это, но сказал, что знают, наверное. Раглан прикусил губу и посмотрел на депешу таким взором, будто надеялся, что она вот-вот исчезнет.

– Вы встретились с кем-нибудь, получая эту депешу: с Ньюкаслом или Аргайлом, допустим?

– С лордом Палмерстоном, сэр. Он отметил, что правительство твердо убеждено: оккупация Севастополя – отличная штука, но дело это чертовски серьезное. Это его слова, сэр.

Браун разочарованно хрюкнул, а Раглан рассмеялся.

– Полагаю, мы можем с ним согласиться. Ладно, прежде чем принять окончательное решение, нам следует выяснить, что думают наши галльские союзники.

Сказано – сделано. Весь день они трепались с лягушатниками, во главе которых выступал Сент-Арно, маленький фигляр из Иностранного легиона с наглыми усиками продавца мороженого, одно время подъедавшийся на театральных подмостках. У него был жалостный вид умирающего человека – и недаром, [366] – присутствовавший с ним генерал Канробер, [367] с длинными патлами и причудливо закрученными усами, тоже был не из тех, кто внушает уверенность. Не то чтобы они оказались хуже нашей собственной команды: осла Кембриджа, [368] фыркающего Эванса, [369] бормочущего под нос старика Ингленда [370] и самого Раглана, сидящего во главе стола с видом викария, раздающего гостинцы и выражающего вежливое внимание и благодарность за любое мнение, вне зависимости от разумности последнего.

А во мнениях недостатка не наблюдалось. Раглан полагал успех возможным – при удаче. Браун непоколебимо стоял против, зато французы первоначально высказались за. Сент-Арно бил себя в грудь и клялся, что мы еще до Рождества будем в Севастополе. Наши флотские возражали, и Раглан стал выходить из себя; потом засомневались лягушатники, и начался хаос. Потом состоялось другое совещание, на котором я не присутствовал. Согласно слухам лягушатники снова поддержали Раглана, вместе они перевесили Брауна и флотских, а стало быть, нас ждала дорога в Крым.

– Осмелюсь заметить, морской воздух пойдет на пользу и послужит всеобщему поднятию духа, – провозгласил Раглан.

Богом клянусь, если чей-то он и поднял, то только не мой. Я много размышлял с тех пор – в моих ли силах было что-нибудь сделать тогда? Думаю, да. Только что? Будь на моем месте Отто Бисмарк, он, полагаю, сумел бы их отговорить, даже будучи младшим по званию, найдя сильные аргументы. Но я никогда не любил без крайней нужды лезть на рожон, особенно по части больших дел – слишком это рискованно. Впрочем, знай я, что ждет нас впереди, прокрался бы темной ночью в палатку Раглана и вышиб старому дурню мозги. Но откуда мне было знать?