Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена

— Джеханнум! [579] — проговорил он, вновь вгляделся в меня, а затем упер руки в бедра и разразился смехом.

— Салам, риссалдар, — поздоровался я, — чего тебе нужно от меня?

— Взглянуть на твое левое запястье, Кровавое Копье, — ответил он, скалясь, как череп мертвеца. — Нет ли там шрама, похожего на вот этот?

И он подтянул рукав, а я с недоверием уставился на маленькую сморщенную царапину, поскольку человек, оставивший ее, должен был умереть еще пятнадцать лет назад, а вместо этого юный гильзай, чье окровавленное запястье когда-то соприкоснулось с моим, вырос в настоящего здоровяка. Эту церемонию совершил его сумасшедший отец, Шер-Афзул, унося с собой на небеса уверенность в том, что жизнь его сына теперь навечно посвящена службе Белой Королевы.

— Ильдерим? — я был поражен. — Ильдерим-Хан из Могалы? — а он заключил меня в объятия и пустился в пляс, в то время как его совары [580] ухмылялись и подталкивали друг друга.

— Флэшмен! — он похлопал меня по спине, — сколько лет прошло с тех пор, как ты привел меня на сторону Сиркара? Постой, старый дружище, дай мне на тебя наглядеться! Бисмилла, [581] ты подрос и пополнел на этой службе — настоящий барра сагиб [582] и к тому же, стал полковником! Хвала Всевышнему, что я встретил тебя!

И он начал знакомить меня со своими парнями, рассказывая, как мы встретились с ним в старые кабульские деньки, когда его отец удерживал проходы к югу от города и как я убил четырех гильзаев (странно, что одна и та же лживая легенда всплыла два раза за один день), и как он стал моим заложником, а потом мы потеряли друг друга из виду во время Великого Отступления. Обо всем этом я рассказывал в своих прошлых мемуарах и, не смотря на все ужасы, эти приключения заложили основу моей славной карьере. [583]

Словом, начался вечер разговоров: мы делились старыми воспоминаниями и похлопывали друг друга по плечам около часа или что-то вроде этого. Затем Ильдерим спросил меня, что я тут делаю, и я осторожно ответил, что направлен с поручением к рани, но вскоре снова возвращаюсь домой. Он недоверчиво взглянул на меня, но ничего не сказал, до тех пор как я собрался уезжать.

— Все это, без сомнения, паллитика, — пробормотал мой побратим, — ничего не говори мне об этом. Вместо этого послушай, что тебе скажет друг. Если будешь говорить с рани, будь осторожен — это индийская женщина, и для женщины она знает слишком много.

— А что ты знаешь о ней? — спросил я.

— Немного, — пожал он плечами, — кроме того, что она похожа на серебряную звезду, что она прекрасна, хитра и любит поддеть сагибов. Компания сделала из нее кутч-рани, [584] Флэшмен, но она до сих пор точит когти. Это, — добавил он с горечью, — стало возможным из-за слабости правительства в Калькутте, из-за этих уток и мулов, [585] которые слишком долго грелись на солнце. Так что остерегайся ее и иди с Богом, старый друг. И помни, пока ты в Джханси, Ильдерим будет твоей тенью, а если и не я сам, то эти луз-валла и джангли-адми. [586] Они тебе пригодятся, — и он ткнул пальцем в сторону своих товарищей.

Так я встретился с афганским «аппер роджером» [587] который оказался еще и моим другом, что было лучшей страховкой, какой только можно пожелать, — хотя я был настолько глуп, что новых страхов относительно пребывания в Джханси у меня пока не возникло. Что же касается сказанного им о рани — ну что ж, я все это уже знал, а к женщинам афганцы относятся еще более сурово — настоящие звери. Тем не менее я не сомневался в своих способностях приручить Лакшмибай — во всех смыслах этого слова.

Я вспомнил его слова на следующий день, когда снова прибыл в зал для приемов и увидел принцессу, восседающую на троне и принимающую просителей. Она была одета в серебристое сари, которое облегало ее как вторая кожа, с расшитой серебром шалью, обрамляющей прекрасное смуглое лицо. Стоило ей повернуться, казалось, что танцует гибкая блестящая змейка. Она была спокойна и выглядела по-королевски, а ее придворные и просители пресмыкались пред ней и готовы были сквозь землю провалиться, стоило ей поднять свою розовую ручку. Когда был выслушан последний посетитель и гонг возвестил окончание приема, она сидела, гордо вскинув голову, пока чернь, кланяясь, пятилась к выходу. Наконец остались лишь мы с ней и еще двое ее главных советников. Тут она соскользнула с трона, вскрикнув от облегчения, свистнула одной из своих обезьянок и погнала ее на террасу, хлопая в ладоши в притворном гневе, а затем вернулась, абсолютно спокойная, чтобы вновь уютно устроиться на своих качелях.

— Теперь мы можем поговорить, — сказала принцесса, — и пока мой вакиль [588] зачитает суть моего «прошения», вы, полковник, можете освежиться.

И она указала на маленький столик, уставленный флягами и чашками.

— И еще, — добавила рани, вынимая из-под сари маленький носовой платочек, — сегодня я попробовала ваши французские духи, вы заметили? Миледи Вашки полагает, что я ничем не лучше вероотступницы.

Это действительно были мои духи. Я понимающе поклонился, она рассмеялась и устроилась поудобнее, а вакиль начал читать ее прошение на официальном персидском.

Оно стоило того, чтобы его повторить, поскольку являлось ярким образчиком претензий, которые имелись к британским властям у многих индийских принцев — требования вернуть доходы ее мужа, компенсации за убитых священных коров, введение должностей придворных палачей, упраздненных Сиркаром, возвращение конфискованных средств храмов, признание ее прав регентши и тому подобное. Все это была сплошная трата времени и она, очевидно, знала это, но это была прекрасная тема для наших с ней бесед в течение следующей недели или двух, до тех пор пока я не добьюсь гораздо более важного — не уговорю ее прилечь со мной на часок.

У меня не было сомнений, что она хочет того же, что и я — она испробовала мои духи и дала мне об этом знать, и она была довольно любезна со мной во время встречи — хотя и в своей обычной холодной манере. Принцесса грациозно кивала, когда я обсуждал с ее советниками текст петиции, улыбалась, когда я шутил, предлагала соглашаться с моими доводами (что они были вынуждены делать), при случае даже спрашивала моего совета и, когда я говорил, все время томно поглядывала на меня своими большими темными глазами. Все это казалось весьма дружелюбным после нашего свободного разговора при первом свидании — но с тех пор она оценила политические преимущества своего хорошего ко мне отношения и делала все, чтобы я исполнил свою работу с удовольствием.

Но во всем этом была не только политика — я знаю, когда под ложечкой у женщины дрожит от чувства ко мне и во время наших встреч я видел, что ей доставляет удовольствие испытывать на мне свою красоту, причем делала она это так, что ей могла бы позавидовать сама Лола Монтес. Должен сказать, что я находил ее очаровательной. Конечно же, она обладала всеми преимуществами королевы, что делало ее красоту еще более притягательной, но даже мне было трудно представить себе, как я после короткого знакомства, схвачу ее одной рукой за грудь, а другой за задницу и опрокину на спину, что-то страстно шепча — хотя именно так я бы в другом случае и поступил. Но нет, с дамой королевских кровей следовало немного подождать. Не то чтобы я колебался при этих первых встречах, когда она отпускала своих советников и мы оставались одни — раз или два, под теплым взглядом ее глаз, когда она раскачивалась на качелях или лежала на кушетке, я думал, что вот бы… но все же решил торопиться медленно и сыграть свою партию, когда придет время.