Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена

Меня бросило в жар. Полагаю, до этих пор я и не думал про индейцев, не принимал их всерьез – поездка покуда казалась сущей прогулкой, в Вестпорте все выглядели такими веселыми и уверенными, да и от цивилизации с ее пароходами, припасами и солдатами нас все еще отделяло не более нескольких дней пути. И вот, откуда ни возьмись, появляются три размалеванных дьявола – и это еще мирные , как полагает Вуттон, и ты понимаешь, что до Санта-Фе тысячи миль дикой пустыни, кишащей целыми племенами опасных мерзавцев – каких угодно, но только не мирных. Когда тебе рассказывают всякие истории и побасенки, ты слушаешь их вполуха, напоминая себе, что твой караван хорошо вооружен и охраняется. Но стоит увидеть их вживую, во всей этой жуткой раскраске и перьях, и твоя дюжина винтовок, револьверов и восемь жалких фургонов начинают казаться утлым челноком в бушующем море.

Так что я без обиняков спросил у проводника, каковы наши шансы добраться до Санта-Фе без серьезных… хм-м… помех. Впрочем, какая разница – назад пути не было, я не осмелился бы вернуться в долину Миссисипи и вновь улепетывать от погони. Дядя Дик поскреб затылок и поинтересовался, есть ли у меня карта.

– Глядите-ка, – говорит. – До самой переправы через Арканзас мы можем не беспокоиться: Пятнистый Хвост уверяет, что в районе Большой Излучины полно стоянок шайенов и арапахо, а они не враждебные, это точно. Зато он помянул про военные партии навахо, команчей и кайова в округе Симаррона, это к западу. Еще говорил про апачей на реке Канейдиан и ютов на Пикетуайре. Ходят слухи, что Уилл Бент и Сент-Врен оставили Большой Приют. Поверю этому , когда сам увижу. Но все может оказаться и неправдой – кто рискнет поручиться?

«Господи Иисусе, – думаю я, – многовато для пикника в прериях». Но Вуттон утешил меня, сказав, что Пятнистый Хвост может врать: всем известно – индейцы никогда не говорят правды, если только им деваться некуда. [974]Кроме того, у Рощи Совета мы можем влиться в какой-нибудь большой караван, который окажется по зубам только очень многочисленному и отчаянному военному отряду.

– Увидим, когда доедем до нового солдатского лагеря – форта Манн. Потом прикинем, откуда ветер дует, и решим, идти ли по Симарронской дороге к Сэнд-Крик и Канейдиан или принять к западу, на Бент и дальше к Ратону, – Дядя Дик поднял на меня свои голубые глаза и вдруг улыбнулся. – Ваш проводник мотался до Санти-Фи столь, что и сам уж не помнит. И всегда доходил туда и возвращался обратно. И ежли теперь оно ему не удастся, кэп, значит, этот малый скис! [975]

У Рощи Совета, на поверку оказавшейся маленьким леском с несколькими хижинами и конюшней для недавно открытой линии дилижансов, мы застали три каравана. Первый состоял из двадцати фургонов с молодыми парнями – клерками и рабочими с Востока, называвшими себя «Питтсбургские пираты». Другой включал три десятка мулов и полдюжины семей эмигрантов, тоже стремящихся на прииски. Третий – вы не поверите, но это святая истина – представлял собой два старых экипажа с дюжиной пожилых и престарелых жителей Цинциннати, направлявшихся в путешествие через Равнины с целью поправки расстроенного здоровья ! При больной груди чистый воздух прерий пойдет им на пользу, твердили они, не переставая отхлебывать укрепляющее питье из бутылочек, кутаться в шарфы и дышать ингаляторами. [976]«Да уж, – думаю, – бордель на колесах можно счесть эксцентрикой, но эти ребята всех заткнули за пояс».

Вуттон предположил, что вместе мы можем составить отличный караван, хотя и не вооруженный до такой степени, как ему хотелось бы. Молодежь стремилась вперед, подгоняемая той бесшабашной лихой одержимостью, что обуяла многих в достопамятном сорок девятом, и на всех у них имелось лишь десятка два стволов. Эмигранты были неплохо вооружены и наняли четверых охранников, но являлись слишком малочисленной группой. С инвалидами в качестве сопровождения ехал только толстый пропойца-кучер с кремневым мушкетом, но в случае нападения они вполне могли отразить супостата градом паровых грелок и бутылочек с лекарствами. Наш собственный караван по оснащенности, дисциплине и порядку превосходил все остальные вместе взятые, поэтому стоит ли удивляться, что нас встретили как избавление и избрали меня капитаном всей этой бестолковой шайки. Сам виноват: любой, увидев парня с бравыми баками и в шикарной замшевой рубахе, доверился бы мне без рассуждений. Я скромно отпирался, но конкурентов у меня не было, и дело решил один из «питтсбургских пиратов», обратившийся к своим собратьям с борта фургона с пламенной речью. Им невероятно повезло, кричал он, что отважный капитан Комбер, командовавший военным кораблем английского флота, дравшийся с арабами в Индии, оказался здесь, и если есть на свете человек, способный благодаря своему беспримерному опыту и хладнокровию довести их целыми и невредимыми до Калифорнии, то он перед ними. Так что я был единодушно избран – без всякой там унизительной беготни за должностью. [977]Я тут же прочитал им внушительную лекцию о дисциплине, соблюдении порядка, рытье уборных и всем таком прочем, и они послушно кивали, видя, что перед ними именно тот, кто им нужен.

Сьюзи, понятное дело, аж светилась – по ее словам, иначе и быть не могло. Вуттон отлично понимал, что вести караван все равно ему, а Грэттен и команда обеими руками поддержали решение, поскольку нам предстояло идти в авангарде и не глотать пыль за остальными. Итак, караван Флэши, состоящий из шлюх, оптимистов, бронхиальных астматиков, фронтирщиков и честных ловцов удачи, готов был отправиться в неизвестность. Не стану утверждать, что мы представляли собой рядовое для сорок девятого сборище, но я бы ничему не удивился.

Поскольку обещал не утомлять вас подробностями, ограничусь замечанием, что в целом дорога через прерию, занявшая у нас несчетное количество времени, жутко скучна и в памяти моей разделяется на две части. Первая – до реки Арканзас, когда ты плетешься через море травы и кустарников, делая по пятнадцать или около того миль за день; вторая, после того как ты достиг Арканзаса, когда тащишься по прерии так же, как и прежде, с той единственной разницей, что с левого фланга у тебя течет самая уродливая в мире река: грязная, широкая, с илистыми берегами. Впрочем, засушливым летом вид ее радует, и стоит возблагодарить судьбу за близость воды – жажда и голод прикончили, надо полагать, больше переселенцев, чем любые иные причины.

Событий, способных оживить путешествие, было немного. Говорили, что самое трудное – переправы через реки, но при низком уровне воды особых проблем не возникло. Помимо этого иногда появлялись шайки индейцев, некоторые даже подбирались к нам поближе, выглядывая, где что плохо лежит, пару раз они попытались увести у нас скот, но парни Грэттена мигом уложили нескольких краснокожих – пауни, если верить Вуттону, – и мне стало казаться, что первоначальные мои страхи были беспочвенными. Однажды мимо нас пронесся по пути в Санта-Фе почтовый дилижанс, встретился также взвод драгун, едущих из форта Манн, возводившегося как раз в те дни. Что до прочего, то самым интересным было убирать с пути хлам, оставленный предыдущими караванами. Дорога походила на гигантское багажное отделение, растянувшееся на сотни миль. Сломанные фургоны, колеса, скелеты животных, домашний скарб, пустые бутылки – и это только самое обыденное. Припоминаю, как мы нашли печатный станок, корабельную носовую фигуру в виде увенчанной короной русалки, концертный рояль (именно на нем играла Сьюзи на илистой отмели Миддл-Кроссинга, развлекая общество, устроившее на берегу импровизированные танцы), шотландский килт и двенадцать абсолютно одинаковых гипсовых статуй Венеры Милосской. Думаете, я сочиняю? Полистайте дневники и воспоминания парней, пересекавших Великие равнины, еще и не такое узнаете.