Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена

Она возлежала на одеяле у двери викупа, опершись на локоть. Ее упругое бронзовое тело блестело в свете очага, будто умащенное маслом. На Сонсе-аррей не было ни единой нитки за исключением узорчатой повязки над горящими, словно раскаленные угли, глазами, да обтягивающих белых леггинов на бедрах. Она даже не улыбнулась, только вытянула ногу и провела рукой по череде крошечных колокольчиков, издавших мелодичный звон. «Бог мой, – думаю, – ради этого стоило приехать в Америку!» Потом мне вспоминаются сосновые иглы, впивающиеся в колени, запах горящих поленьев и мускусный аромат. Я намеренно не спешил, исследуя ее податливое, упругое юное тело – у меня не было желания тешить высокомерие этой девчонки, набрасываясь на нее, будто дикий зверь. Она со своими племенными ритуалами так долго тянули из меня жилы, что теперь настало время отыграться, и я тянул время до тех пор, пока пухлые губки не затрепетали, а гордые глаза не распахнулись широко-широко. Наконец девушка забыла про свой ранг принцессы апачей и снова ощутила себя трепещущей пленницей в лагере охотников за скальпами, и начала вздыхать и извиваться, льня ко мне. С ее губ срывались короткие стоны querido [1069]и хриплые апачские нежности, которые, как я мог заключить из ее действий, носили крайне неделикатный характер. Потом Сонсе-аррей вдруг кинулась на меня, взяв меня в захват, как борец, и прямо-таки завыла, обвив мою шею руками и наполняя весь викуп звоном своих колокольчиков.

– Ну вот, теперь ты послушная индейская девочка, – говорю я, останавливая поток ее излияний с помощью поцелуя, и решительно, но не спеша – как нравилось Сьюзи – принимаюсь за дело. Получилось все просто чудесно, да и ей, не сомневаюсь, тоже пошло во благо. Ибо когда забрезжил рассвет – я в это время удовлетворенно дремал под одеялом, размышляя о том, что есть на свете места похуже леса Хила – к моему ушку прильнули пухлые губки, а к руке – маленькие твердые грудки, и послышался тихий шепот:

– Заставь мои колокольчики звенеть снова, пинда-ликойе!

Так мы и прозвенели все время до завтрака.

Нет ничего лучше, чем учить очередную новобрачную старым трюкам, и я без лести могу заявить, что к окончанию нашей лесной идиллии Сонсе-аррей стала более счастливой и осведомленной женщиной. Впрочем, десяти дней с ней хватило за глаза, поскольку девчонка оказалась ненасытной маленькой самкой, предпочитавшей количество качеству. В отличие, скажем, от Элспет, под невинным очаровательным лобиком который скрывался самый развращенный и изобретательный ум минувшего столетия и поведение которой в медовый месяц побудило бы достойных жителей Труна [1070]сжечь распутницу на костре, узнай они про ее проделки. Нет, юная Сонсе-аррей напоминала скорее герцогиню Ирму – та, познав новую радость, никак не могла насытиться ею. Но если похоть размягчила повелительную натуру Ирмы до уровня, когда она предоставляла своему господину определять, когда предаваться удовольствиям, моя упрямая индианка не останавливалась перед подобными пустяками. Если ей хотелось «позвенеть колокольчиками», она заявляла об этом напрямик. Вдобавок дикарка, будучи закаленной, нашла огромное удовольствие в занятиях любовью под струями водопада, которым заканчивался наш ручей. Неудивительно, что я до сих пор страдаю от приступов ревматизма. Но оно того стоило: помню ее бронзовое влажное тело, покоящееся у меня на руках, в то время как брызги сыплются на ее обращенное к небу лицо, а я бреду по колени в воде к берегу.

В остальном новобрачная оказалась восторженной, веселой особой – пока гладишь ее по шерстке, потому как девчонка была избалована до последней степени и раздувалась от гордости при мысли о своем испанском происхождении, свысока поглядывая на чистокровных мимбреньо, в том числе на своего жуткого батюшку. Мне вспоминается, с каким презрением отзывалась она о его привычке называть ее детским именем: Разгоняющая Облака. Чего еще ждать от сентиментального старого дикаря, сетовала она. Нет бы обращался к дочери, как подобает: Утренняя Звезда – это имя, по ее представлению, более соответствовало титулу принцессы апачей.

– Но оно подходит тебе, – говорю я ей как-то, поглаживая обтянутую леггином ногу. – Ты прогнала прочь мои облака, осмелюсь заметить. Кроме того, мне нравятся ваши чудные индейские имена. Кстати, а как называют меня, если не считать клички «белоглазый»?

– А ты разве не знаешь? Ну с тех пор, как ты скакал с копьем на те колышки, все стали звать тебя «Белый Всадник, Мчащийся Так Быстро, Что За Спиной У Него Поднимаются Ветры».

Звучало недурно, разве что длинновато немного.

– Не могут же они называть меня так всякий раз, – говорю.

– Конечно нет, дурачок. Они говорят короче: «Тот, Кто Пускает За Собой Ветры» или просто «Пускающий Ветры», – без тени улыбки заявляет она. – А что, тебе не нравится?

– Ну что ты, первый класс.

Угораздило же меня заполучить из всех прозвищ такое, из которого при переводе получается нечто несуразное. Я знал одного оглала-сиу, полное имя которого гласило: «Воин, Преследующий Врагов Столь Яростно, Что У Него Нет Времени Переменить Одежду». В сокращенном варианте получалось: «Вонючие Штаны». Таких примеров я вам могу привести вагон и маленькую тележку, будьте спокойны. Я предложил ей самой придумать мне ласковое имя.

– Дай-ка подумать, – говорит она, устраиваясь поудобнее. – Имя… Ты должен заслужить его, совершив какой-нибудь великий и удивительный подвиг. – Она хихикнула и шаловливо махнула ручкой. – Знаю: я буду называть тебя Мужчина, Который Заставляет Ее Колокольчики Звенеть и Делает Ее Сердце Мягким.

Губы ее затрепетали, а ресницы опустились игриво.

– О, да! Ну-ка, заслужи свое новое имя… Прямо сейчас, прошу тебя, Пускающий Ветры!

Я-то, положим, заслужил – по крайней мере, в ее глазах, но Раззява в прошлом году так и называл меня Пускающим Ветры, чтоб ему провалиться.

Мы с Сонсе-аррей вернулись в Медные рудники как раз в тот миг, когда племя собиралось на зимние квартиры в горы. Если вас удивляет, почему я не воспользовался уединением нашего медового месяца, чтобы унести ноги, то скажу, что толком еще и не знал тогда, куда их нести, а потом, хоть нас и не беспокоили, меня не покидало смутное ощущение близкого присутствия Раззявы и Быстрого Убийцы. Теперь же, час от часу не легче, племя откочевало миль на тридцать к юго-западу, еще дальше от долины Дель-Норте и безопасности, в лесистые горы. Надо было быть круглым дураком, чтобы бежать оттуда, где я в два счета заблужусь и снова попаду в лапы апачам.

Оставалось только скрепя сердце покориться и настроиться пережить эти ужасные месяцы, успокаивая себя тем, что шанс сбежать представится по весне. Размышляя о том, какое уютное гнездышко покинул я, сбежав от Сьюзи в Санта-Фе и какое жуткое стечение обстоятельств привело меня к Галлантину и этому кошмару, я готов был заплакать. Но в конечном счете, я остался жив и здоров, да и переделку не сравнить с мадагаскарской, а ведь и из нее мне в конечном итоге удалось выбраться. Как и в тот раз, мне приходилось убеждать себя, что существует и иной мир помимо скопища примитивных хижин и первобытных дикарей, мир, в котором есть Элспет, белые лица, кровати, дома, чистое белье, нормальная еда и напитки, цивильные шлюхи. Оставалось ждать и смотреть в оба, поддерживая араба в форме, и когда наступит удобный момент, пришпорить коня, пожелав последней миссис Флэшмен и ее очаровательным родственникам всего наилучшего.