Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена

Если я от удивления остолбенел, то апачи оправились быстро. С криком страха и ярости они завертелись, словно играя в жмурки с невидимым убийцей. Все произошло, как волшебству: только-только среди деревьев слева от меня никого не было, и вдруг там появился невысокий крепыш в полинялой желтой замшевой куртке. Он стоял на опушке, поигрывая в руке топориком – почти лениво, с выражением интереса на спокойном, чисто выбритом лице.

Крепыш глянул на меня, потом негромко произнес что-то по-апачски, и оба воина разинули рты, а потом яростно завопили. Белый покачал головой и указал на долину. Оттуда донесся еще один залп, сопровождаемый криками, лошадиным ржанием и разрозненными выстрелами. Даже будучи оглушен и перепуган, я сообразил, что какие-то ловкие парни наносят серьезный урон популяции мимбреньо. Ближайший из апачей выкатил глаза и заревел. Вместе с приятелем они кинулись на меня, как тигры, выставив томагавки.

Я даже не заметил, как пошевелился человек в куртке, но он вдруг оказался уже перед индейцами и смертоносные топоры застучали друг о друга, мелькая с быстротой, неуловимой для глаза. Мне казалось, что ему не выстоять и секунды против этих рожденных для боя демонов. Но если они были быстры, как кошки, крепыш был еще быстрее – он уворачивался, отпрыгивал, вилял и наносил удары так, словно был весь на пружинах. Приходилось мне видеть шустрых парней, но с ним в скорости никто бы не сравнился. Он не просто держал оборону, но даже теснил врагов. Его томагавк мелькал, как отполированная молния, и двое краснокожих едва успевали отражать удары. Внезапно белый отпрыгнул, опустил топор и снова обратился к противникам по-апачски. Тут послышался топот ног, голоса с американским акцентом, и из-за поворота выбежали люди в перепачканных синих мундирах и драгунских шляпах. Их возглавлял здоровенный детина с черными бакенбардами, одетый в клетчатые брюки и шляпу с пером и размахивающий револьвером.

Один из апачей метнулся к лесу, но был остановлен залпом со стороны драгун, другой вновь бросился на человека в замше и отпрянул назад с рассеченным плечом. Человек с баками выстрелил, дикарь упал. К моему удивлению, крепыш в куртке осуждающе покачал головой и нахмурился.

– Не было нужды убивать его, – говорит он тем самым тихим голосом, который послышался мне тогда, в ручье. – Я рассчитывал поговорить с ним.

– Неужто не наговорился еще? – отвечает тот, что с баками. Парень был высокий, шустрый и краснолицый. – Знаешь, Нестор, ты только что отлично поболтал с ним, причем на языке, который понятен ему лучше всех. – Он обвел взором четырех убитых индейцев. – У тебя, похоже, состоялась весьма содержательная беседа, факт.

Его взгляд упал на меня.

– А это, во имя Божье, что за чудо такое?

– Парень, за которым они гнались, – отвечает «замшевый».

– Будь я проклят! Да у него на лице раскраска инджина! Да и прическа чертовски похожа на апачскую!

– И все-таки он белый. Глянь на щетину на подбородке. И ранен к тому же.

Было приятно, что кто-то вспомнил об этом, потому как из руки хлестал настоящий фонтан, а если мне от чего-то и может сделаться дурно, так это от вида собственной крови. Шок, боль от раны, пережитый ужас погони и кровавой бойни, которой я стал свидетелем, почти доконали меня, но в следующий миг хмурые белые лица уже склонились надо мной. С выражением заботы, смешанной с любопытством, в меня влили немного «спиритус христианус»: сначала в глотку, потом в рану – от чего я вскрикнул – и перевязали, не задавая вопросов. Один драгун дал мне кусок мяса и сухарь, и я принялся вяло жевать, недоумевая, каким чудом их сюда занесло как раз в тот момент, когда мне требовалась помощь. Особенно удивляло меня мистическое появление того самого тихоголосого маленького дьявола в замшевой куртке. Сейчас он сидел на корточках у ручья, старательно промывая нож, извлеченный из горла апача Железные Глаза.

Объяснил мне все тот здоровый жизнерадостный малый – его звали Максвелл. Их отряд залег в засаде, поджидая шайку конокрадов-хикарилья, появление которых ожидалось к югу от Хорнады. И тут они заметили меня, удирающего во все лопатки от мимбреньо. Крепыш в замше, Нестор, знал местность и сразу сообразил, где должна закончиться погоня. Пока солдаты подкарауливали основные силы преследователей, мой облаченный в оленью кожу ангел подоспел в самый раз, чтобы разобраться с авангардом. Одного снял из ружья, а на троих остальных шальных бронко вышел с ножом и томагавком. «Избави Бог, – зарубил я себе на носу, – оказаться когда-либо в числе противников этого парня».

Рассказ я воспринимал, как в полусне, все еще не веря, что нахожусь здесь, в безопасности, среди друзей, и эти проклятые месяцы, мое бегство, последняя жуткая сцена с апачем, пытающимся прикончить меня, – все осталось позади и мне ничего не грозит. От счастья и потрясения я даже заплакал – не разрыдался, как вы понимаете, просто слезы покатились по щекам.

– Ну же, ну, – говорит Максвелл. – Снимайте эти мокрые шмотки, поспите немного, а после мы выслушаем вашу историю… И еще: если вы намерены вдруг продать вашу лошадку, мы, может статься, могли бы обсудить и этот вопрос.

Максвелл улыбался, но мне вдруг стало невмоготу удерживать веки поднятыми; голова шла кругом, плечо пульсировало, как паровая машина. Я понял, что вот-вот отрублюсь. Человечек в замше подошел и встал рядом с Максвеллом, глядя на меня с тем же самым сочувствием, которое я наблюдал на его лице, обращенном к апачам. Никогда не видел таких нежных глаз – почти как женские. Наверное, мысли эти чередой проносились в моем уме, смотря на это спокойное, доброе лицо, я что-то пробормотал, и Максвелл, должно быть, расслышал, ибо последнее, что помню, перед тем как провалиться в беспамятство, это его смех.

– Волшебник, говорите? – Веселое румяное лицо плыло и меркло. – Мистер, вы не первый, кто приходит к такому выводу…

Максвелл заявил потом, что ранившая меня стрела была, должно быть, отравлена. Действительно, есть люди, утверждающие, что апачи мажут наконечники ядом гремучей змеи или натирают тухлым мясом. Лично я в это не верю: никогда не слышал о таком за время пребывания у мимбреньо, да и, кроме того, стрела, к которой апач прикасался или постоял хоть даже в миле от нее, не нуждается в дополнительных отравляющих средствах. Нет, я склонен думать, что это просто старые добрые бактерии, вскормленные в щедрой среде викупа, пробрались в мой организм через рану в руке, в результате чего последняя раздулась раза в два по сравнению с нормальным размером, а я сам провел в бреду все путешествие до Лас-Вегаса.

Почему они привезли меня туда вместо Санта-Фе, до которого было в два раза ближе, остается загадкой. Видимо, через час или два после спасения я начал бредить и багроветь, и поскольку Максвелл, нагуляв аппетит на мимбреньо, твердо решил закусить конокрадами-хикарилья, меня препоручили заботам двух солдат с наказом как можно скорее найти доктора. Те погрузили меня на носилки, сделанные союзными индейцами – я понятия не имел, но те прятались во время драки в лесу, – и закончили марш-бросок, въехав в Лас-Вегас с пациентом, распевающим «Веселая „Аретуза“» [1078]и требующим срочно дать ему женщину. Так они потом мне рассказывали. Очнулся я в форте Баркли, слабый, как моль, и не способный проглотить ничего, кроме жидкой овсянки.