Нина Соротокина - Гардемарины, вперед! Книга 1 и 2

- Все верно, только «дело» это называют лопухинским. Так в Москве называют заговор против государыни. И к сожалению, предчувствие тебя не обмануло. Котов уже донос на Алешку написал.

- Правда? Так, значит, его действительно могли арестовать? воскликнул Саша с неожиданным восторгом.- Оленев, ты снял груз с моей души.

- Один снял, другим нагрузил, - проворчал Никита.

В столовой Гаврила сервировал стол на две персоны. Молодой барин завел неукоснительный порядок - сколько человек в доме, столько и трапезничают. Гаврила знал счет хозяйским деньгам, а тут, прости господи, такая голытьба да дрань иногда приходит, и тоже ставь прибор, бокалы. А этот Белов франт франтом, а любит подхарчиться за чужой счет.

- Гаврила, принеси что-нибудь горькое, горло болит, - крикнул Никита и добавил, обращаясь к Саше:- Котов, между прочим, исчез, и писарь Фома Игнатьевич обещал завтра принести бумагу, то есть донос, в библиотеку.

У тебя деньги есть?

Александр присвистнул.

- Вот и у меня эдак же! «В кошельке загнездилась паутина»,как сказал поэт.

Волоча ноги и всем видом показывая недовольство, явился Гаврила с полосканием в пузатом кувшинчике в одной руке и тазом в другой.

- Спасибо, поставь. Да принеси денежную книгу. - Никита старался говорить не то чтобы строго, а так, чтобы у камердинера даже мысль не появилась, что отказ возможен.

Гаврила, однако, решил, что только отказ и возможен. Он нахмурился, вытянул руки по швам и замер, укоризненно светя глазами в лицо барину. Не иначе как глаза Гаврилы обладали гипнотическим свойством, потому что Никита не выдержал взгляда, отвернулся.

- Сколько я тебе должен? - стараясь выглядеть непринужденным, спросил он.

- Нам вся школа должна, - проворчал Гаврила.

- Не школа, а я. Понимаешь? Я тебе должен. Скоро из Петербурга посылку пришлют, отдам тебе все до копейки.

- Нет у меня денег. Все на покупку компонентов извел.

- Гаврила, побойся бога. Ты вчера лампадное масло носил в иконный ряд?

- Ну носил…

- Отдадут мне долги. Перед каникулами всегда отдают. А Маликову я подарил. Не помирать же ему с голоду. - Голос Никиты набирал громкость. - Я имею право подарить, я князь!

Камердинер молчал и не двигался с места.

- Гаврила, добром прошу… Ты мне надоел! Зря ты, ей-богу… Хотя я знаю, где мне взять деньги. Я тебя продам, а батюшке напишу, что ты колдун.

- Кхе…- Звук этот заменял Гавриле смех.

- Ладно, черт с тобой. Сегодня же переведу тебе все рецепты из новой книги.И не выкину больше ни одной банки, как бы мерзко она ни воняла. И еще… - Никита говорил торжественно-дурашливым тоном, но Гаврила стал внимательно прислушиваться, видимо, имея все основания верить обещаниям барина.

- Я изготовлю тебе арак из незначительного количества подорожника, из тополиного пуха, - продолжал Никита, впадая в патетический тон, - а Белов будет толочь тебе сухих пауков. Будешь, Саш?

- Буду. - В продолжение всей сцены Саша пристально смотрел в темное окно, с трудом сдерживая смех.

- Зачем деньги нужны? - сдался Гаврила. Никита сразу стал серьезным.

- Писаря подкупить. Надо десять рублей, чтобы котовский донос выкупить, а то Алешку арестуют.

- Десять рублей!- заломил руки Гаврила. - Да за такие деньги, извольте слушать, всю Москву можно посадить доносы писать.

- Не умничай! Нам надо не написать, а выкупить донос. Это дороже стоит.

- Три рубля дам.

- Пять, - твердо сказал Никита.

Гаврила махнул рукой и ушел в свою комнату, а через минуту вернулся с кошельком и толстой тетрадью, в которой долго вычитал и складывал какие-то цифры, скрипя голосом: «…Теперь это… пять на ум кладем…»

- Ну вот, мы богаты! - воскликнул Никита, получив деньги.- И поделимся с писарем. Горло не хочешь пополоскать, Белов? Очень бодрит! Не хочешь? Тогда пошли ужинать.

Беда к штык-юнкеру Котову пришла в лице роскошного вельможи, давно и хорошо ему известного.

Вернемся в театральную залу Головкинского флигеля и посмотрим, чем закончилось субботнее представление. Читатель обратил, наверное, внимание на мужчину, который в одиночестве боролся с огнем, сбивая пламя с парчового подола своей соседки?

Беспамятную даму в обгоревшем платье унесли слуги, перепуганные зрители разъехались по домам, один за другим, забыв смыть грим, ушли актеры. Только драгуны расхаживали по зале, поднимая опрокинутые кресла, а мужчина все сидел и с глубокой задумчивостью смотрел на боковую дверь, словно ждал кого-то.

- Пошли, пошли… - торопил старший из полицейской команды. - Петров, брось кресла! А где этот, в черном камзоле?

- А кто его знает,- ответил один из драгун.- Я походил по комнатам- темнота… Нет никого.

- Не сквозь землю же он провалился! Зачем он за девицей-то погнался? Мы кого арестовывать шли?

- А шут его знает! Пошли, пошли… Петров, брось кресла! Не наше дело здесь порядок наводить! И помните, если будут спрашивать, как мы тут очутились - пришли на крик! А то Лизаков очень пожары не любит. Если пронюхает, что по нашей вине…

- Дак не было пожара-то!

- А подол горел? А крики были? Да брось ты, чертов сын, кресла. Пошли.

Вельможа проводил глазами драгун, встал, взял свечу и медленно, припадая на левую ногу, пошел к боковой двери.

Котов лежал в дальней комнате на полу, подтянув колени к подбородку. Мужчина поставил свечу на стол, отошел к окну и стал ждать.

Наконец лицо Котова ожило, он поморщился и встал на четвереньки, мотая головой и пытаясь понять, где он находится. Заметив у окна мужскую фигуру, он разом все вспомнил, еще раз тряхнул головой, отгоняя дурноту, и вскочил на ноги.

- Сбросил женские тряпки? А ну пойдем! - И Котов, широко расставив руки, бросился к окну.

- Не узнаешь? - тихо спросил вельможа.

Пальцы Котова, сомкнувшиеся на кружевном воротнике, разжались, он отпрянул назад и неуклюже, весь обмякнув, сел на пол.

- Иван Матвеевич… Ваше сиятельство… Как не узнать, - пролепетал он на одном дыхании. «Он, он! Неужели он? Что за наваждение такое? Откуда он здесь взялся?»- Котову показалось что мысли эти пронеслись в голове с грохотом, словно табун лошадей. Он судорожно,с хрипом вздохнул.

- Зачем за девицей гнался?

- Это не девица. Это Алешка Корсак, опасный преступник, заговорщик.

- У тебя все преступники, один ты чист. Может, наоборот, а? Про девицу забудь. Достаточно ты на своем веку людей к дыбе привел.

- Ошибаетесь, ваше сиятельство. - Котов старался говорить с достоинством, но голос его дрожал и зубы выбивали дробь.

«Сейчас бить начнет. Князь Черкасский всегда был скор на расправу», - покорно подумал он, придерживая рукой цокающую челюсть и перемещаясь из сидячего положения на колени.

- Отец предупреждал меня, что ты плут, что тебе верить нельзя. Ты не плут, ты подлец!