Нина Соротокина - Гардемарины, вперед! Книга 1 и 2

С этого дня отношения их изменились. Они по-прежнему мало говорили друг с другом, но не только перестали ссориться, но потянулись друг к другу, ища понимания и сочувствия.

На шестой день пути Алексей и Софья вышли к извилистой, полноводной реке. Возившийся с сетью старик сказал, что река эта - Мета, что перевезти их на другой берег он, конечно, может, отчего не перевезти, но вечер уже и гроза начинается, а потому «идите-ка вы, голубоньки, в деревню да попроситесь на ночлег».

Видно, и впрямь собиралась гроза. Ветер посвежел, поземкой мел по дороге пыль, трепал ветки прибрежной ивы и сыпал в темную воду листья.

У околицы Алешу и Софью догнала молодая чернобровая баба в сарафане из крашенины и красном повойнике. На затейливо расписанном коромысле она несла деревянные бадейки, полные воды.

- Силины? Зачем они вам? Дедушка послал? Пойдемте…

Дверь в избу была отворена, в сенцах бродили куры, долбили клювами земляной пол.

Алеша шагнул в избу и замер удивленно. Снаружи силинская изба ничем не могла привлечь внимание: сруб в две клети, узкие, затянутые рыбьим пузырем окна, крыша в замахренной дранке с невысокой трубой. Алеша еще подумал - хорошо, что изба не черная, сажи на стенах не будет. Какая там сажа, внутри вся изба пестрела, цвела красками. И огромная печь, и лавки вдоль стен, и посуда, туески да короба, - все было разрисовано цветами, рыбами, птицами. Больше всего было лошадей, нарисованных неумело, но так резво и весело, что душа радовалась.

- Ой! Кто ж это все у вас так разукрасил? - восторженно спросила Софья, и Алеша оглянулся на нее с удивлением, таким вдруг теплым и ласковым стал ее голос.

- Это золовка моя,- чернобровая баба кивнула на сидящую за прялкой девочку лет четырнадцати.- Даренка, что дверь настежь?

- Только мне дела- за дверьми следить,- звонко отозвалась девочка.- Мое дело прясть, сами велели!

- Да языком молотить целый день, да стены пачкать,- ворчливо заметила темная, сухая старуха, месившая на залавке квашню.

- Мамаш, я странниц привела, покорми…

- Где ты их находишь, странниц этих, - продолжила старуха разговор сама с собой. - Человеку для работы руки господь дал, а не ноги. - И словно в подтверждение своих слов еще яростнее принялась тискать тесто.

- Людей постыдились бы говорить такое! - встряла девочка, стремительно оттолкнула от себя прялку и начала ловко перематывать пряжу с веретена на моток, выкрикивая с каждым поворотом мотовила. - Допряду кудель проклятую, и сама уйду странствовать - на Валдай ко Святой Параскеве. Я жизни праведной хочу, постной, а не вашу кудель прясть!

- Да огрей ты ее, Фекла, по сдобным местам!- прокричала старуха таким же пронзительным, как у девочки, голосом, и сразу стало ясно, кто родительница этих визгливых, страстных интонаций.- Праведница захордяшная!Не пугай людей! Ты странниц лучше накорми, напои, в баньке попарь…

Алеша только головой вертел, пытаясь уследить за этими выкриками, но последняя фраза привела его в ужас.

- Мы не можем в баньку, - быстро сказал он. - Мы обет дали.

- Какой обет?- Софья посмотрела на него с удивлением, а озорная Фекла в дверцах уперла руки в пышные бедра и захохотала.

Алеша надвинул косынку почти на нос, подошел к иконе и зашептал молитву.

Наконец их посадили за стол, дали каши с конопляным маслом, томленной в молоке моркови, постных пирогов с рыбой и квасу. Фекла сидела напротив, поглядывала на Алешу и усмехалась.

Пришли с поля мужики и парни, спокойные, молчаливые. Старик вернулся с реки и сел в угол плести корзину.

- Барки-то завтра пойдут в Новгород?

- Пойдут.

- Возьмите с собой богомолок, им к Святой Софии надо… Помолились и улеглись, кто на печи, кто на лавках, кто на полу на войлоках. Странницам принесли охапку свежей соломы. Уже перестала кряхтеть старуха, и чей-то размеренный храп потряс воздух, и сверчок робко, словно примериваясь, выдал первую трель, как из-за пестрой занавески показалось белое в лунном свете лицо Феклы, и Алеша услышал насмешливый шепот:

- Богомолка, а богомолка… Как звать-то тебя? Иди сюда, поговорим. - Вслед за этим раздался грохот,словно упало что-то тяжелое, и оглушительный смех: - Ой, беда, ой, не могу… Сколько раз тебе, Семен, говорила, не ложись ты с краю… - причитала Фекла.

- Уймись, беспутная!- закричала проснувшаяся старуха.- То-то из тебя природа прет! Семен, успокой ты ее, ненасытную.

Проснулись дети на печи и застрекотали, как кузнечики. Алеше показалось, что нарисованный Бова-королевич тоже зашевелился, погрозил кому-то похожим на веретено копьем, и голубая лошадь затанцевала от нетерпения. Изба заскрипела, закашляла, и тут, перекрывая все шумы и шорохи, взвился альт юной Дарьи:

- Чего ты,Фекла,гогочешь? Чего ты горлу своему луженому передышки не даешь? Да пустите меня в чистую обитель, чтоб зрила я то чистое…

…И умолкла. Похоже, кто-то из парней, устав слушать сестрины вопли, закрыл ей ладонью рот.

- Пойдем отсюда, а?- Софья ощупью нашла Алешине лицо и зашептала ему в ухо. - Что они так все орут? Ох и крикливые…

- Это у них по женской линии,- ответил Алеша. Гроза прошла стороной. Далекие сполохи освещали горизонт. По приставной лестнице они залезли на высокий стог.

- Аннушка, что она на тебя так посмотрела?

- Понравился,- буркнул Алеша и смолк в испуге,надо же «понравилась!» Давно уж не делал он таких ошибок. - Спи, милая, - зашептал он Софье озабоченно. - Завтра поплывем на барке, дадим роздых ногам.

- А это не страшно - плыть? Мста, говорят, порожистая.

- Это прекрасно - плыть под парусом!

- Расскажи про море… То, что вчера рассказывала.

Алеша подложил руку под голову и начал:

- Далеко отсюда стоит скалистый и голый остров. Когда-то он звался Ретусари, и там на взморье меж двух дубов наш Петр поставил себе небольшой домишко, чтоб днем и ночью смотреть на море. Сейчас остров называется Кронштадт, нет тех дубов, нет и дома, но высятся у пристани мачты кораблей.

- Странная ты, Аннушка, - перебила вдруг Алешу Софья. - Ты очень странная. Никак тебя не пойму.Все мне кажется, что ускользает от меня что-то. Кажется, вот-вот поймаю это непонятное, но нет…

- Давай спать, - решительно сказал Алеша.

Он оставил Софье плащ, отполз на край стога и зарылся в сено. Хорошо, что он не видел широко раскрытых Софьиных глаз, которые внимательно за ним следили, не слышал ее шепота: «Странная… точно ряженая…»

До Твери Белова домчала почтовая карета. Везти его дальше чиновник отказался, туманно намекая на секретность груза. Саша понял, что с каждой верстой эта секретность будет возрастать, требуя дополнительной оплаты, а поскольку карман нашего героя не был перегружен звонкой монетой,он распрощался с чиновником и стал передвигаться дальше как придется- где пешком, где в карете, а то и в крестьянской телеге.