Виктор Смирнов - Адъютант его превосходительства. Том 2. Книга 3. Милосердие палача. Книга 4. Багровые ковыли

И тут снова со стороны темного берега зататакали пулеметы, целых три. Очереди пошли низко, словно кося на протоке урожай. Поднялась мелкая водяная пыль. Пули рикошетили от поверхности реки и, надрывно визжа, улетали дальше, в кусты.

Красноармейцы подныривали под пули. Кто без скатки и кто плавать хорошо умел, тому счастье. Хлебнул воздуху — и опять под воду. А скатка, она же спасает, но она же и губит.

Рядом с Кольцовым плыл маленький белорус в фуражке, притянутой к подбородку ремешком, со скаткой через плечо. Очередь прошла рядом, чудом не зацепив их.

— Брось скатку, ныряй! — крикнул Кольцов.

— А я плавать не умею, — фыркая и отплевываясь, ответил мягким говорком парень. — Мы барановичские, а там река Мышанка, малюсенька…

В его голосе звучала и обреченность.

— Да и винтовка чижолая, оброню, — добавил барановичский.

Опираясь всем телом на скатку, как на спасательный круг, выставив из воды длиннющую трехлинейку с примкнутым штыком, он плыл спокойно, как на учениях, загребая воду одной рукой.

— Давай винтовку, — сказал Кольцов.

— Не могу, — пробулькал белорус. — Личная оружия… ответственные мы…

И тут к ним, поднимая рябь по воде, поползла длинная очередь.

— Ныряй! — крикнул Кольцов, опустился под воду и потянул вниз и белоруса, выдергивая его из скатки.

Но было поздно. Кольцов ощутил соленый привкус воды.

Когда он вынырнул, винтовка соседа уже не торчала воинственно вверх, а его голова, словно в хомуте, лежала на кольце скатки, и из нее хлестала кровь. Павел опустился на дно, подхватил трехлинейку.

«Личная оружия…» Скатку с белорусом тихое течение протоки уже относило в сторону. Кольцов, спасаясь от следующей очереди, опять опустился на дно: винтовка своей тяжестью помогала ему передвигаться под водой. Он шел по дну, наклонясь, словно в гору. Снова высунулся, ухватил живительного, терпкого днепровского воздуха — и опять ушел под воду. Успел заметить только, что светает предательски быстро.

И в это время на берегу загремели выстрелы, прозвучало хриплое «ура». Это красноармейцы, посланные Ильницким в обход, неприметно, через камыши и густые кустарники, вышли на пулеметы. Рванулись к берегу и те, кто уцелел во время переправы. Ослабевшие, шатающиеся, окровавленные, но полные ненависти и злобы, они выходили из воды.

Пулеметчиков перебили, а троих взяли в плен. Это были совсем молоденькие офицеры, вчерашние юнкера. С офицеров, тоже мокрых после перемещений по топким берегам и промоинам, стекала вода. «Химические» погоны с нарисованными звездочками расплылись, потекли синим цветом.

Молчали, глядя на офицеров, тяжело дышали. Потом кто-то первый ударил одного из «химических» штыком — с хрустом пробивая ребра. И пошли! Били штыками, как на учениях соломенные чучела: «Коли — отбейся!»

Потом словно опомнились, опустились на землю. Кто просто отдыхал, не обращая внимания на мокрую одежду, кто выливал воду из сапог, ботинок, кто отжимал рубаху.

— А где Ильницкий? — спросил Кольцов. Он только сейчас ощутил отсутствие «прапорщика Жени». Ему казалось, что с командиром полка ничего не может случиться, что после всех своих ранений он заговоренный.

Через несколько минут принесли Ильницкого. Пуля разворотила ему шею.

— Что вы возитесь! — крикнул Кольцов. — Бинт!

— Чего — бинт? — хмуро сказал пожилой красноармеец из младших командиров. — Кровью вышел…

Рана открывала белую хрящеватую глотку. Кровь уже не пульсировала, а текла тонкой струйкой. Женя умирал. Он сделал слабый, непонятный знак рукой. Попытался поднять голову, скосил глаза на Кольцова.

— Ка…пи…тан, — едва слышно прошептал он, и на его губах запузырилась кровь.

— Да-да, Женя! Принимаю командование полком! — сказал Кольцов.

Ильницкий закрыл и открыл глаза, как бы давая знать, что его правильно поняли. Затем откинул голову, повернул ее набок, засыпая. Глаза его были открыты. В них отражалось розовеющее небо. Вот так он, Кольцов, повстречал старого друга. Казалось, теперь долго будут вместе. А вышло — всего несколько коротких дней.

— Это почему вы капитан? — спросил высокий военный, судя по всему, штабной. — У нас таких званий нет.

— Я комиссар ЧК, а капитан — звание по старой армии. Командир роты. Мы с Женей вместе служили…

Штабной вопросительно посмотрел на Греца, который тут же возник рядом, такой же собранный и уверенный в себе. Пуля его не взяла.

— Все верно, — подтвердил честный особист.

— Командуйте, раз капитан, — сказал штабной. — Я-то буду из младших унтеров.

Произвели перекличку. От всего полка осталось восемьдесят пять человек — неполная рота по нормам довоенного времени. Все командиры были выбиты. Одни погибли при переправе через Днепр, другие — под пулеметным огнем при переправе через протоку. Штабист остался всего один. Что ж, для такого подразделения и одного штабиста вполне достаточно! Кольцов сохранил названия рот и назначил командиров. Оприходовали трофейные пулеметы, ящики с патронами, набили новые ленты и заняли оборону на берегу, чтобы обеспечить высадку тех, кто следовал за ними.

Но никто не появлялся. Пробрался к ним дивизионный ординарец с сообщением, что остальная часть бригады ушла на переправу в район Каховки, а Второму полку следует продвигаться в сторону Большой Маячки на соединение со своими правофланговыми и совместными силами идти на полное окружение противника, который все еще удерживает Британы и Чернянку.

И Кольцов, выдвинув вперед головную заставу из десяти человек, обеспечив боковое охранение, двинулся по таинственному слащевскому побережью, обходя Британы по западной окраине. Он уже понял, что полк был принесен в жертву, чтобы обеспечить налаживание более значимой, основной переправы.

Слащевские «команды удальцов» на несколько часов задержали переправу красных, а затем, бросив станковые пулеметы, стали отступать, прячась в чахлом лозняке.

Подавив пулеметные расчеты, красные переправлялись без особых препятствий. Легкие полевые пушки Слащев уже не осмеливался подтягивать на расстояние выстрела, чтобы не попасть под прикрывающий огонь с правого берега.

Эйдеман почувствовал слабину белых, не принимающих серьезного боя (командующий Правобережной группой знал и о дизентерии, и о неполном составе слащевских полков), и поэтому решил выставить легкие заслоны по флангам, а основными силами напрямую прорываться к Чаплинке и дальше. Он и его начальник штаба Алафузо торопили события, опасаясь, что белые со временем подтянут резервы.

На других участках обширного таврического фронта (от Херсона и до Никополя) красные тоже, не считаясь с потерями, начали атаковать, чтобы сковать немногочисленную армию Врангеля.