Джозеф Конрад - Дуэль. Победа. На отмелях

На гостей эти слова произвели впечатление. Они обменялись многозначительными взглядами и кивнули головами.

— Хорошо, хорошо, — сказал наконец Хассим с улыбкой. — Ты возишь с собой по морям и свою землю, и свою силу. Морской раджа! Это хорошо.

Лингард громко расхохотался, гости его улыбнулись.

— Мы знаем, что твоя страна очень сильна, — начал опять Хассим, после некоторой паузы. — Но сильнее ли она, чем страна голландцев, которые крадут у нас нашу землю?

— Сильнее ли? — воскликнул Лингард и широко раскрыл ладонь. — Сильнее ли? Мы могли бы взять их вот так, — и он торжествующе зажал пальцы.

— И они платят вам подать за свою землю? — с интересом расспрашивал Хассим.

— Нет, — отвечал Лингард более спокойным тоном. — Это не к обычае белых людей, туан Хассим. Мы, конечно, могли бы потребовать с них подать, но это у нас не в обычае.

— Вот как? — проговорил Хассим со скептической улыбкой. — А они вот сильнее нас и потому требуют с нас подать. И иногда они получают ее, — даже со страны Ваджо, где каждый человек свободен и носит крис.

Последовало мертвое молчание. Лингард задумчиво глядел перед собой, малайцы невидящим взглядом созерцали пустоту.

— Но мы жжем наш порох между собою, — тихо продолжал Хассим, — и тупим наше оружие друг о друга.

Он вздохнул, помолчал и, перейдя на легкий тон, стал приглашать Лингарда в Ваджо «поторговать и повидаться с друзьями», — объяснил он, прижимая руку к груди и слегка кланяясь.

— Вот именно, приехать, чтобы поторговать с друзьями, — со смехом воскликнул Лингард. — Ведь такой корабль, — Лингард сделал широкий жест рукой, — все равно, что дом, где много людей скрывается за занавесками. Он также драгоценен, как жена и дети.

Гости поднялись и стали прощаться.

— Ты и твои люди, Панглима Хассим, сделали для меня три выстрела, — серьезным тоном проговорил Лингард. — Я послал на твой прау три бочонка пороха — по одному за каждый выстрел. Но мы еще не расквитались.

Глаза малайца засверкали от удовольствия.

— Это поистине дар друга! Приезжай ко мне в гости в мою страну!

— Я обещаю приехать к тебе, — отвечал Лингард, — когда-нибудь.

Спокойная поверхность залива отражала торжественное ночное небо, и бриг и прау казались повисшими среди звезд в неземной тишине и совершенном безмолвии. На палубе обменялись последними рукопожатиями, и малайцы отбыли на свое судно.

На следующий день, вскоре после восхода солнца, когда поднялся утренний ветер, бриг и прау одновременно оставили бухту. Выйдя в море, Лингард поставил все паруса и прошел мимо прау, чтобы попрощаться перед расставанием; действительно, бриг был втрое быстроходнее. Хассим стоял на высокой корме.

— Счастливого пути, — крикнул Лингард.

— Помни о своем обещании, — ответил Хассим. — И приезжай скорее, — прибавил он, напрягая голос по мере того, как удалялся бриг, — Приезжай скорее, чтобы исполнилось то, что написано в книге судьбы.

Бриг ринулся вперед.

— Что такое? — с недоумением закричал Лингард. — Что та кое написано?

Он дожидался ответа. Наконец по воде до него слабо донеслись слова:

— Это никому не ведомо.

— Честное слово, я не мог не полюбить этого малого, — вое кликнул Лингард, рассказывая про свое приключение и оглядываясь на слушателей, глаза которых сверкали из-за сигарного дыма. Этот бриксгемский юнга, затем шахтер, затем матрос, за тем золотоискатель и, наконец, владелец и капитан «лучшего брига во всем океане» знал, что все его слушатели — моряки, купцы и искатели приключений вроде его самого — сочтут его слова не за простое изъявление чувств, а за высшую похвалу, какую только он мог воздать своему малайскому другу.

— Клянусь небом, я поеду в Ваджо! — крикнул он.

Головы слушателей серьезно закивали в знак одобрения, но один слегка иронический голос произнес:

— Ваше состояние сделано, Том, если вы только объедете на кривой этого вашего раджу.

— Поезжайте и держите ухо востро, — со смехом подхватил другой.

Некоторая профессиональная зависть была неизбежна, так как страна Ваджо, вследствие хронических смут, была закрыта для белых торговцев; но все же в шутках собеседников не слышалось настоящего недоброжелательства. Они поднялись, пожали Лингарду руку и разошлись один за другим.

Лингард направился прямо на свое судно и до самого утра размеренным шагом ходил взад и вперед по корме. Вокруг мерцали огни стоявших на якоре кораблей. На берегу мерцали рядами огни зданий, высоко над головой в черном небе мерцали звезды, а внизу, под ногами, мерцали в черной воде рейда их отражения. Все эти бесчисленные сияющие точки были затеряны в необъятной тьме. Раз до него слабо донеслось грохотание цепи какого-то корабля, становящегося на якорь где-то далеко за официальными границами гавани. «Должно быть, капитан не знает здешних мест, — подумал Лингард. — Если бы это был наш брат, он стал бы посередине. Может быть, это судно, идущее с родины». Лингард почему-то испытал чувство жалости при мысли об этом корабле, усталом от долгих странствий и не осмеливающемся приблизиться к месту отдыха. На восходе, когда большое судно с запада, покрытое ржавчиной и посеревшее от морской соли, медленно подходило к гавани, чтобы стать на якорь у берега, Лингард оставил рейд и тронулся к востоку.

Путешествие было долгое. Наконец, в один душный безветренный вечер, после долгой неподвижности в виду земли, Лингард воспользовался легкими порывами капризного ветерка и приблизился к берегам Ваджо.

Как раз в это время разразилась сильная гроза. С характерной для него смелостью он продолжал путь, хотя побережье было ему незнакомо, а ночь была такая, что испугала бы всякого другого. При каждом сверкания молнии родина Хассима точно прыгала на бриг и сейчас же исчезала, как бы прячась, чтобы через минуту снова прыгнуть из непроглядной тьмы. В течение долгого безветренного дня Лингард со своего мостика внимательно разглядел берег и тщательно заметил расположение земли и опасные места; в тот миг, когда он приказал спустить якорь, было так темно, что голова его была точно закутана шерстяным одеялом, — и тем не менее при первой же вспышке молнии оказалось, что бриг стал именно там, где думал Лингард, — у узкой белой бухты; неподалеку от устья реки.

На берегу виднелись группа высоких бамбуковых хижин, поставленных на столбах, маленькая роща пальм, сгибавшихся под ураганом, подобно стеблям травы, что-то вроде палисада из заостренных бревен, расположенного у самой воды, а вдали — темные, заросшие лесом холмы, похожие на огромную стену. Через секунду все это исчезало из вида, словно уничтоженное, а мгновение спустя, прежде чем он успевал отвернуться, появлялось вновь под оглушительные раскаты грома. Неподвижная и невредимая под кривыми стрелами пламени, земля эта казалась легендарной страной бессмертных, против которых бессильны ярость и огонь небес.