Джозеф Конрад - Дуэль. Победа. На отмелях

Обмен многочисленными любезностями завершился приглашением на яхту, ибо мистеру Треверсу хотелось иметь при себе какого-нибудь собеседника. Д'Алькасер принял это приглашение с беззаботным равнодушием человека, для которого любой способ бегства от беспощадного врага одинаково хорош. Конечно, длинные монологи о торговле, администрации и политике не обещали особого облегчения его скорби, а ничего иного он не мог и ожидать от мистера Треверса, вся жизнь и все помыслы которого, чуждые человеческим страстям, были отданы на то, чтобы извлечь из человеческих учреждений наибольшую личную выгоду. Д'Алькасер нашел, однако, что в обществе Эдиты Треверс он может найти некоторое забвение — самый драгоценный для него дар. Она возбудила в нем любопытство — чувство, которое, как ему казалось, никто на земле не мог в нем воскресить.

Д'Алькасер и миссис Треверс говорили о вещах безразличных и интересных, не связанных с человеческими учреждениями и имевших лишь отдаленное отношение к человеческим страстям. Тем не менее Д'Алькасер заметил в ней способность сочувствовать другим, — способность, обычно развивающуюся в людях, разочарованных жизнью или смертью. Насколько велика ее разочарованность, он не знал, да и не пытался узнать. Эта деликатность вытекала отчасти из рыцарского уважения к женским тайнам, отчасти из убеждения, что глубокое чувство часто совершенно неясно даже для тех, кого оно губит или вдохновляет Он был уверен, что даже она сама в этом никогда не разберется. Однако наблюдения над ее душевным состоянием несколько удовлетворяли его любопытство, и он не жалел, что приключившееся с яхтой несчастье продлило их совместную жизнь.

На этой отмели дни проходили так же, как и в других местах, а д'Алькасер ждал облегчения не от многообразия событий, а от простого течения времени. Однако, благодаря монотонности существования на отмелях, часы хотя и продолжали течь, но текли незаметно; и так как каждому человеку свойственно упорствовать в своих чувствах, будь это радость или печаль, то и д'Алькасер, уставший от блужданий, не без удовольствия воображал, что ход вселенной и даже самого времени остановился. Казалось, оно не хотело унести его дальше от его скорби, которая тускнела, но не уменьшалась, подобно всем вообще душевным переживаниям, не исчезающим в пространстве, а лишь заволакивающимся туманом.

Д'Алькасер был человек лет сорока, худой и бледный, с ввалившимися глазами и опущенными вниз черными усами. Взгляд его был прямой и проницательный, и на губах часто пробегала мимолетная улыбка. Он с большим интересом наблюдал Лингарда. Его привлекало в нем неуловимое нечто, — линия, складка кожи, форма глаза, опускание век, изгиб щеки, — та маленькая подробность, которая бывает различной на каждом человеческом лице и придает лицу его подлинное выражение, словно среди всех прочих особенностей, порожденных наследственностью, тайной или случаем, только одна эта черта была сознательно создана живущей в нем душой. Время от времени он наклонялся к миссис Треверс, медленно обмахивавшейся красным веером, и говорил что-то; она отвечала, не глядя на него, ровным тоном, с неподвижным лицом, как будто сквозь завесу невыразимого безразличия, протянутую между нею и всеми остальными людьми, между ее сердцем и смыслом событий, между ее глазами и морем.

Мистер Треверс отошел в сторону и осыпал Картера упреками.

— Вы не поняли ваших инструкций, — быстро пробормотал мистер Треверс. — Зачем вы привезли сюда этого человека? Я удивляюсь…

— Вряд ли больше, чем удивлялся я прошлой ночью, — проворчал молодой моряк без всякой почтительности.

— Я вижу теперь, что вы совершенно не пригодны к тому поручению, которое я на вас возложил, — продолжал владелец яхты.

— Не я, а он меня привез, — возразил Картер, — Разве вы сами не слышали, что он говорит, сэр?

— Пустяки! — сердито зашептал мистер Треверс, — Вы представляете себе, чего он, собственно, хочет?

— По-моему, вчера ночью он хотел меня застрелить в своей каюте, если я…

— Это не относится к делу, — прервал его мистер Треверс. — Вы представляете себе, каковы были мотивы, приведшие его сюда?

Картер поднял на него свои усталые, налившиеся кровью глаза. Лицо его было багрового цвета, кожа шелушилась, точно ее обожгли.

— Я знаю не больше, чем вы, сэр. Вчера ночью он увел меня в свою каюту и сказал, что он скорее застрелит меня на месте, чем позволит мне искать помощи у других. По-видимому, он хочет воспользоваться тем, что яхта села на мель, и получить побольше денег за то, чтобы снять ее.

Мистер Треверс отвернулся и на минуту глубоко задумался. Это несчастье, приключившееся на безлюдном побережье, раздражало его как потеря времени. Чтобы уменьшить эту потерю, он стал приводить в порядок заметки, сделанные им за время года его странствий по Востоку. Он послал за помощью; командир яхты, очень перепуганный, робко сказал, что яхта, по всей вероятности, снимется с мели во время ближайших весенних приливов; д'Алькасер, человек, несомненно, хорошего происхождения, хотя и не очень твердых принципов, был лучше, чем отсутствие компании, — по крайней мере, он мог составить партию в пикет. Мистер Треверс решил ждать. И вдруг этот грубый человек, похожий на картинку из книжки о флибустьерах, вломился в его жизнь и нарушил его покой загадочными намеками на какую-то опасность, намеками нелепыми, но все же тревожащими. А его темные предостережения походили на скрытые угрозы.

У мистера Треверса был большой, длинный, тщательно выбритый подбородок и голубые, холодные, несколько наивные глаза. Он стоял перед Лингардом бодрый и крепкий, без всяких следов скуки или утомления, словно был рожден неуязвимым. У него было полное, бледное лицо и бесцветная, но совершенно свежая кожа, точно он всю свою жизнь провел в тени.

Мистер Треверс думал: «Я должен положить конец этим нелепым угрозам. Меня не запугаешь, и я вовсе не намерен платить за услуги, которые мне не нужны».

Мистера Треверса выводило из себя подобное нахальство; сразу, по совершенно непонятным причинам, он почувствовал необыкновенную гордость при мысли о том, что расстроит тайные планы этого человека, — как будто спор их был состязанием, от которого зависела вся его карьера.

Лингард, ни на кого не обращая внимания, продолжал смотреть в море. Он вырос на море, он жил в море; море увлекло em из дома, расширило его мысль, дало работу его рукам. Оно звало к усилиям, сделало его владельцем и капитаном лучшего на морях брига; оно внушило ему веру в себя, в свою силу, в свое счастье — и вдруг, благодаря роковой случайности, вовлекло его в осложнения, грозившие гибелью всем его планам.