Джозеф Конрад - Дуэль. Победа. На отмелях

Она словно очнулась и встряхнула головой.

— Я думала, — прошептала она очень тихо.

— Думы… поступки… все это ловушки. Если вы начнете думать, вы будете несчастливы.

— Я не о себе думала, — заявила она с простотой, которой он был несколько смущен.

— В устах моралиста подобное заявление звучало бы порицанием, — сказал он наполовину серьезно, — но я не хочу подозревать вас в том, что вы моралистка. Я с этой публикой давно не в ладах.

Она внимательно слушала.

— Я поняла, что у вас нет друзей, — сказала она. — Мне приятно, что у вас нет никого, чтобы критиковать то, что вы сделали. Я счастлива, что никому не мешаю.

Гейст собирался что-то сказать, но она не дала ему времени Не заметив его движения, она продолжала:

— Я спрашивала себя вот о чем: почему вы здесь?

Гейст снова оперся на локоть.

— Если под словом «вы» вы подразумеваете «мы», вы хорошо знаете, почему мы здесь!

Она опустила на него взгляд.

— Нет, не то. Я хотела сказать, раньше… Прежде чем мы встретились и вы с первого взгляда угадали отчаянное положение, в котором я находилась, не имея ни души, к кому бы я могла кинуться. И вы хорошо знаете, что спасения у меня не было.

Голос ее при этих словах упал, словно она собиралась на них остановиться, но выражение Гейста, сидевшего у ее ног с поднятыми на нее глазами, было настолько вопросительное, что она продолжала после короткого вздоха:

— Это было поистине безвыходное положение. Я уже говорила вам, что мне надоедали грязные субъекты. Это делало меня несчастной, смущало, сердило меня. Но как я этого человека ненавидела, ненавидела, ненавидела!

«Этот человек» — это был цветущий Шомберг, с военной выправкой, благодетель европейцев (приличный стол в приличном обществе), зрелая жертва запоздалой страсти. Молодая женщина вздрогнула. На мгновение характерная гармоничность ее лица была нарушена. Пораженный Гейст вскричал:

— Зачем об этом думать теперь?

— Потому что на этот раз я выбилась из сил. Это не было как прошлые разы. Это было хуже, и намного. Я готова была умереть от страха. А между тем я только сейчас начинаю понимать, какой бы это был ужас. Да, только теперь, с тех пор, как мы…

Гейст сделал легкое движение.

— …приехали сюда, — докончил он.

Ее напряжение прошло, покрасневшее лицо постепенно приняло свой обычный вид.

— Да, — сказала она, бросив на него восхищенный взгляд.

Потом ее лицо подернулось грустью; все тело ее незаметно опустилось.

— Но вы, во всяком случае, должны были сюда вернуться? — спросила она.

— Верно. Я ожидал только Дэвидсона. Да, я собирался вернуться сюда, к этим развалинам, к Уангу, который, быть может, Не думал меня уже увидеть. Невозможно угадать выводы, которые делает китаец, или как он к тебе относится.

— Не говорите о нем. Он производит на меня тягостное впечатление. Говорите о себе.

— Обо мне? Я вижу, что вы все еще заинтересованы тайной моего пребывания здесь. Но в нем нет никакой тайны. Первоначально за мое существование ответствен человек с гусиным пером, изображенный на портрете, который вы так часто разглядываете. Он ответствен также в качестве того, что это существование собой представляет — или, вернее, представляло. Это был по-своему великий человек. Я не знаю в точности истории его жизни. Думаю, что он начал, как другие: верил в хорошие слова, принимал звон золота и благородные идеалы за наличные деньги. Впрочем, впоследствии он сам сделался мастером в том искусстве. Позже он нашел… Как бы вам это объяснить? Предположите, что мир — это фабрика и все люди — рабочие в ней. Так вот, он нашел, что жалованье недостаточно велико, что его уплачивают фальшивою монетой.

— Понимаю, — медленно проговорила она.

— Правда?

Гейст, говоривший словно для самого себя, с удивлением поднял глаза.

— Это открытие было не ново, но он приложил к нему всю свою способность к презрению. Она была необъятна. Она была достаточно сильна, чтобы высушить всю землю. Я не знаю, сколько умов он покорил. Но мой ум был в то время очень молод, а молодость, мне кажется, легко увлечь даже отрицанием. Он был очень жесток, но в то же время не лишен чувства жалости. Он покорил меня без труда. Человеку без сердца это не удалось бы. Он не был совершенно безжалостным даже к глупцам. Он мог возмущаться, но был слишком велик, чтобы унизиться до сарказма и насмешки. То, что он говорил, не предназначалось, не могло предназначаться для широкой публики, и мне льстило, что я находился в числе избранных. Они читали его книги, но я — я слышал его живое слово. Против него нельзя было устоять. Казалось, что этот ум сделал меня своим доверенным, открыв передо мною одним силу своего отчаяния. Это, конечно, не так. В каждом пожившем довольно долго человеке есть частица моего отца. Но другие не говорят. Они не могут. Они не умеют, или, быть может, если бы умели, они не хотели бы говорить. На земном шаре человек — непредвиденная случайность, которая не выносит внимательного разглядывания. Как бы то ни было, этот человек умер так же спокойно, как засыпает ребенок. Но после того, как я слушал его речи, я уже не мог заставить свою душу сойти на улицу, чтобы там бороться. Я отправился вести бродячую жизнь в качестве независимого наблюдателя, поскольку это вообще возможно.

В течение довольно долгого времени серые глаза молодой женщины разглядывали лицо Гейста. Она замечала, что, обращаясь к ней, он, в сущности, говорил с самим собою. Он поднял глаза и, казалось, разгадал ее. Он спохватился с легкой усмешкой и продолжал другим тоном:

— Все это не отвечает на вопрос, почему я приехал сюда? Правду говоря, тут приходится рыться в непроницаемых тайнах, которые не стоят того, чтобы на них останавливаться. Человек носится по волнам; те, которые успевают, носясь по волнам, приплыли к успеху. Я не хочу сказать, что мое положение является успехом; вы бы мне не поверили. Нет, я не добился успеха, но это не такая большая беда, как можно подумать. Из этого ничего нельзя вывести, кроме, быть может, скрытой слабости моего характера, но и это еще не бесспорно.

Он пристально смотрел на нее такими серьезными глазами, что она почувствовала необходимость ответить ему слабой улыбкой, хотя и не поняла его слов. Эта улыбка отразилась, еще более слабо, на губах Гейста.

— То, что я вам сейчас говорю, все еще не отвечает на ваш вопрос, — продолжал он, — и, по правде говоря, я не сумею на него ответить; но факты имеют известную положительную ценность, и я расскажу вам факт. Однажды я встретил прижатого к стене человека. Я употребляю это выражение потому, что оно отлично рисует положение человека, и потому, что вы сами его как-то раз употребили. Вы знаете, что оно означает.