Джон Биггинс - Двуглавый орел

Кроме того, несмотря на холод и сырость, вскоре нас стала мучить жажда, на губах запеклись солёные брызги. У нас не было воды кроме пары литров, нацеженных из радиатора, но из-за ржавчины и машинного масла эта вода почти не годилась для питья. Что касается еды — оставалась только упаковка галет, которые мы постыдились предлагать морякам с "Лапласа".

Разгрызть и проглотить их с пересохшим горлом — всё равно что жевать битое стекло.

К полудню я сделал попытку запустить рацию, зарядив батарею с помощью самодельной рукоятки, соединённой с ветровым динамо. Меня постигло горькое разочарование — после часа тяжёлых усилий энергии едва хватило на четыре повтора сообщения "L149— SOS".

Эти мучения продолжались до середины дня, потом бриз стих, море успокоилось, и мы снова тихо и бесцельно дрейфовали.

И тогда мы оба заметили дым на горизонте, с севера. Когда судно стало различимо, я выстрелил тремя сигнальными ракетами. В бинокль корабль походил на австрийский торпедный катер класса Tb1, по факту, маленький двухтрубный эсминец береговой обороны.

Но видели ли они нас? Кажется, они шли со скоростью порядка семи узлов и были в трех километрах от нас. Дрейфующую летающую лодку едва ли можно не заметить, но, тем не менее, они проскочили мимо и исчезли в клубах тумана, не обращая на нас внимания, пока я в отчаянии запускал последние сигнальные ракеты.

— Нехледил, — произнес я растрескавшимися губами, — как они могли нас не заметить? Они наверняка нас видели, на таком-то расстоянии.

Нехледил ничего не ответил, просто сидел нахмурившись, пока корабль не исчез в дымке. Я видел, что его охватила апатия от усталости. Я молча вглядывался в то место, где исчез торпедный катер. Вообразите мое удивление, когда минут через пять корабль снова появился, сменив курс и поворачивая к нам.

Я махал и кричал, как будто они могли нас услышать на таком расстоянии. Почему они проигнорировали нас в первый раз? Они возвращались, чтобы нас забрать, без всяких сомнений. Шлюпка ткнулась в аэроплан несколько минут спустя. К моему удивлению, двое рядовых на ней отказались отвечать, когда мы заговорили, только велели нам сесть и заткнуться.

Еще больше я удивился, когда один из них ломом пробил отверстия в днище и бортах летающей лодки и приказал мне молчать, когда я спросил, что он делает.

Мое подозрение, что что-то не так, подтвердилось вскоре после того, как мы добрались до миноносца Tb14. Нас встретили двое рядовых с нацеленными винтовками и старшина с пистолетом. Я спросил что, черт возьми, происходит, и мне приказали подняться на борт с поднятыми руками. Когда меня привязали к поручню, мне наконец открылась невероятная правда. Корабль захватили мятежники.

Нас с Нехледилом привели на нижнюю палубу и обыскали, чтобы узнать, кто мы такие. Я прислушивался к разговору между унтер-офицером, встретившим нас на трапе, и их главарём. Мы оба оказались чехами, и унтер-офицеру это совершенно не понравилось.

— Какого дьявола мы вообще их подобрали? Когда я их увидел, то велел рулевому держаться прежнего курса. Теперь нас будут искать, а до темноты еще три часа.

— Закрой рот, Айхлер. Кто здесь командир, ты или я?

— А я-то думал, командиров тут уже нет. Какой ты чувствительный, Вачкар. Надо было сволочей бросить, пусть бы тонули. Они всего лишь офицеры.

— Они люди, а мы социалисты. Когда-то они были обычными людьми, как мы, это Австрия превратила их в офицеров.

— Ой, тогда помолчи и держи их внизу с остальными. Мне нужно вести корабль. — Он обернулся к нам. — Как ваши фамилии?

— Не ваше дело, моряк, — ответил я. — И стойте смирно, когда разговариваете с офицером. Кто здесь главный?

Он расхохотался.

— Сбавьте тон, герр лейтенант, иначе снова окажетесь в воде. Мы здесь все главные.

Один из матросов, вытягивая из-под воротника моей летной куртки личный жетон, ткнул стволом пистолета мне в живот. Тем же способом был извлечен жетон Нехледила, после чего их передали Айхлеру. Тот прочел выбитые на них имена.

— Поверить не могу, и оба чехи. А один, к тому же, еще и знаменитый барон фон Прохазка, подводный флот. Ну что, господа, чешский еще не забыли? Или в кадетском училище его из вашей головы напрочь выбили? Сволочье... вы и имена свои забудете, если австрияки прикажут. От таких, как вы, меня тошнит.

Нас столкнули вниз по узкому трапу и запихнули в капитанскую каюту. Дверь за нами заперли. Мы оказались в крошечной, обитой металлом кабинке вместе с пятью другими людьми — капитаном корабля, мичманом и тремя старшинами, отказавшимися присоединиться к мятежникам.

Оказалось, что с капитаном по фамилии Клеммер я немного знаком по Военно-морской академии. Сейчас он был в плохом состоянии — лежал на койке с простреленным левым лёгким, перевязанный разорванной простынёй, и кашлял кровью.

Мы узнали, что Tb14 относится к Пятому дивизиону миноносцев в Шебенико, десять месяцев они работали почти непрерывно, день за днём сопровождая конвои вдоль побережья Далмации. Рабочее время длилось долго, увольнительные короткие, а питание становилось всё хуже.

Кроме того, первым офицером был некто Штрнадл, крайне неприятный человек, в равной мере жестокий и некомпетентный. Однако никто ничего не подозревал, пока утром неподалеку от Премуды капитан, собравшийся в восемь сменить Штрнадла на утренней вахте, не обнаружил, что забаррикадирован в своей каюте.

Ему в конце концов удалось открыть дверь, соорудив рычаг из ножки кресла, он выбрался на палубу с пистолетом наготове и тут же был сражён выстрелом Айхлера из боевой рубки. Наши товарищи по плену сказали, что насколько им известно, Айхлер и Вачкар принимали равное участие в организации мятежа.

Несколько дней назад они слышали, как эти двое говорили о Чешском легионе, который формировался из австрийских военнопленных в Италии. Ясно, что Айхлер и Вачкар намеревались привести корабль в Анкону и сдаться. Остальные восемнадцать человек экипажа, кажется, не так решительно участвовали в бунте — парочка южных славян склонялись к нему присоединиться, другие матросы были против, а команда машинного отсека сомневалась. И никто не знал, что случилось с фрегаттенлейтенантом Штрнадлом.

Возможно, его заперли в носовом кубрике, но все слышали выстрелы и считали, что, вероятнее всего, он отправился за борт с пулей в голове.

Похоже, что будучи великодушно освобождён из французского плена, теперь я снова направлялся в плен к итальянцам. Разумеется, это очень печально, и мне, как офицеру, стыдно попадать в подобные обстоятельства, но, по крайней мере, случившееся не бросало тень ни на мою верность присяге, ни на профессиональную компетентность. Но что касается бедняги Нехледила — я понимал, что он с радостью променял бы своё нынешнее положение на пожизненное заключение на хлебе и воде в помойной яме и в компании скорпионов.