Алексей Зубков - Скажу, что упал с моста

— А если не уйдет? — он спрашивает.

— Тогда его волки отгонят.

— И что делать?

— Надо его убить, пока не ушел. Такая туша волкам на неделю, и они за нами не погонятся.

Может быть, я плохо волков знаю, я же не охотник. Но по всем охотничьим байкам выходит, что волк зверь умный и на человека с оружием не нападет, когда сытый.

Носорог успокоился, походил туда-сюда и отправился жрать в кусты. Даже лапы не помыл. От крови. Волков пока не было видно. Альбрехт присмотрелся, почесал в затылке и сказал:

— К нему надо подходить сзади. Он слишком толстый, чтобы мог видеть полный круг, как корова или лошадь, хотя глаза у него и по бокам. Он держит голову низко и сам себе скрывает сектор обзора сзади.

— Не удивил.

— Уязвимые места у него — сердце и легкие. Они должны быть в грудной клетке, а этими копьями мы туда не достанем. И ничем не достанем, у него мало того, что ребра толщиной с амбарную дверь, так и, если прикинуть пропорции, нам не хватит силы, чтобы пробить кожу, мускулы и жир и дотянуться до уязвимых мест. Причем точного расположения сердца мы не знаем.

— А голова, шея?

— По пропорциям у него должен быть крепкий череп. Глаза посажены низко, нельзя попасть в глаз под таким углом, чтобы поразить мозг. В шее надо попасть в гортань или в артерию, а мы не попадем. Должно быть слабое место там, откуда растет ухо, но его надо искать на ощупь, это тебе не глазная впадина.

— Да, и взять его на копье, как рыцарского коня, не получится. Шея начинается чуть ли не от ног, и грудь он прикрывает рогатой мордой. Получается, он неуязвим?

— Почти. Видишь суставы на задних ногах? Над суставом у него сухожилие, и оно очень близко под кожей, не прикрыто ни костями, ни жиром. Если мы повредим ему ноги, он нас не догонит, а волки его не убьют, но задержат до прибытия охотников.

Мы взяли копья и осторожно пошли к зверю, обходя его по большой дуге, чтобы быть у него всегда сзади. Каждые несколько шагов мы замирали, стоило носорогу дернуть ухом или слегка повернуть морду. Нам повезло, что он встал против ветра и не мог нас услышать. Может быть, лучше бы было брать не копья, а меч и топор, но тогда бы пришлось подойти вплотную, а этого нам очень не хотелось.

Нам оставалось два-три шага до расстояния уверенного поражения копьем, как носорог нас все-таки услышал. Во всяком случае, не увидел и не унюхал, против ветра-то. Он повернул оба уха назад — мы замерли — фыркнул «пфафф!» — мы прилипли к земле и задержали дыхание — и начал неспешно поворачиваться направо.

— Сейчас, — одними губами шепнул Альбрехт, его руки сжались на древке.

— Давай, — выдохнул я и бросился вперед.

Носорог увидел нас и побежал, продолжая поворачивать вправо.

Я промазал совсем чуть-чуть, воткнул копье в окорок сбоку, на две ладони выше сустава. Альбрехт не попал даже в окорок, зато попал не то в хвост, не то куда-то под хвостом, отчего носорог всхрюкнул на свиной манер и подскочил задними ногами.

На этот случай у нас планов не было. Ну, мне, швейцарцу, простительно не иметь плана отступления, но баварец-то мог бы и подумать на эту тему. Как может нормальный человек идти с копьем на носорога и не предусматривать ситуацию, когда носорог об это копье не заколется? Правда, я не сказал тогда Альбрехту, что он дурак, и потом не сказал. Из вежливости.

А еще я тогда растерянно оглянулся и снова увидел волка. Серый сидел с подветренной стороны и нагло ухмылялся.

Дальше очевидно. Мы побежали. Там местность шла под уклон, и вниз бежать получалось легче, чем вверх. Спрятаться было негде, мы пробегали под редко стоявшими деревьями, под которыми не росли высокие кусты. Зато можно было бежать и не запинаться, запнулся — умер.

Носорог никак не мог выбрать, за кем из двоих надо гнаться, и поворачивал то на меня, то на Альбрехта. Деревья он ломал за милую душу. Альбрехт поначалу запрыгнул на сосну, а носорог врезался мордой прямо в эту сосну и повалил ее, хотя и сам на задницу сел.

Хорошо, что он плохо поворачивает. Меня почти догнал, но я прыгнул в сторону, и зверь проскочил мимо.

— Разбежимся? — крикнул я, задыхаясь.

— Нет! — ответил Альбрехт. — Бежим к ручью!

И мы бросились к ручью, который угадывался за деревьями. Носорог на полном ходу повернул вслед за нами, его занесло, он потерял скорость, запнулся о корень и упал на бок, фыркнув мне в спину так близко, что я почувствовал его слюни на шее. За двадцать шагов до ручья деревья закончились, и нас уже ничего не прикрывало от носорога, тяжко скакавшего сзади. У меня сердце выскакивало из груди и ноги переставлялись только потому, что мы неслись под уклон. Альбрехт оглянулся и схватил меня за руку.

— Прыгаем, тут обрыв!

Если бы он не предупредил, я бы так и упал. Я согнулся от колик в боку и даже не смотрел вперед, а только под ноги.

Мы прыгнули и плюхнулись с высоты примерно восьми футов в размякшую землю.

Над нами пролетел изрядно разогнавшийся под горку носорог, смешно болтая ногами в воздухе и громко ругаясь по-носорожьи.

Носорог плюхнулся в грязь ближе к противоположному берегу, забрызгав нас по уши и утопив ноги по самое брюхо и морду по середину рога. Морду он вытащил сразу, а с ногами у него не получились.

Надо сказать, что хотя выше по течению, где мы ночевали, этот ручей иначе как ручьем было не назвать, пусть и глубоким, то здесь он мог бы сойти за мелководную речку. Вполне широкую, редкий носорог долетит до середины.

— Чтоб его побрал… э-э-э… святой Бертольд и э-э-э… Божья матерь к свиньям собачьим, э-э-э… молись он конем, — сказал Альбрехт, вытирая грязными руками грязное лицо.

— Тьфу на него, — добавил я, отплевываясь. — Встань к обрыву и помоги мне вылезти, а я тебя втащу.

Некоторым может показаться, что проще тяжелому человеку подсадить наверх легкого, но эти некоторые никогда не сидели в каменной яме, ожидая, пока легкий сбегает за веревкой. Альбрехт удивился, но сообразил раньше, чем другой на его месте изрыгнул бы возражения. Он не без труда помог мне вылезти, а я протянул ему свой пояс и выдернул тощего живописца наверх, как морковку из грядки.

Внизу ковырялся в воде и грязи застрявший носорог.

— Отличная мишень, — сказал Альбрехт, и его глаза радостно вспыхнули. — Мишень! Ручей! Пруд! Охотничий домик! Охотничий! Арбалеты и аркебузы! Быстрее!

Я надел пояс, повесил обратно корд, кинжал и топор, и мы поспешили вниз по течению, где нас ждал тот самый домик у пруда, от которого мы ушли, оказывается, совсем не далеко.

В домике нашлось охотничье оружие. Кабаний меч, острое копье с поперечной перекладиной, два арбалета, две аркебузы, мешок болтов, бочонок пороха и ящик пуль.

Альбрехт забил полуторный заряд в самую большую аркебузу и запыжил в нее пулю из обрезка стального прута, залитого свинцом. Похоже, владелец домика не любил оставлять подранков. Арбалеты у рыцаря были такие, что Альбрехт их взвести не осилил, да и я чуть не надорвался, хотя «козья нога», как сказал живописец, представляла собой шедевр инженерной мысли.