Вера Кузнецова - Необычайное путешествие

Увидев в комнате посторонних, мальчик ничем не выказал своего удивления. Он слегка кивнул им и сразу прошел к ящику-столу. Приподняв тряпку, служившую салфеткой, мальчик взял оловянную мисочку с несколькими холодными картофелинами и стал с жадностью есть, макая картофель в коробочку с солью.

Впрочем, он очень быстро, почти с отвращением, отодвинул от себя еду, мельком взглянул на лежащую в ящике сестренку и устало опустился на жалкое подобие постели в углу.

— Ваша мама пошла вас искать, — сказала Кюльжан.

— Я ее видел, — уже сонным голосом ответил Георг. — Я ей отдал деньги… Она побежала купить чего-нибудь. Она просила, чтобы я не засыпал до ее возвращения, но вы скажите ей, пожалуйста, пусть она меня не трогает. Я лучше поем завтра.

Поужинав хлебом с тоненьким ломтиком твердого, как камень, сыра — единственным, чем могла угостить Мэри Шарп, — Вася, Валерик и Кюльжан прикорнули в углу, подложив под головы какие-то лохмотья.

— Ничего, — утешала их добрая женщина, — когда вы принесете спою первую получку, я куплю вам старые мешки. Они стоят очень дешево. На корабельной верфи вы достанете стружек, и у нас будут чудесные постели. А завтра мы пойдем в работный дом, навестить нашего бедного отца. Вам будет интересно посмотреть город, а по пути я вам покажу фабрику, где можно попытаться поискать работу.

Несмотря на эти радужные перспективы, дети долго ворочались, задыхаясь в духоте подвала, и только под утро забылись тяжелым сном.

Утром они встали совершенно разбитыми, с чувством ломоты во всем теле. Георг еще крепко спал, но Мэри Шарп уже успела постирать снятые с сына лохмотья, и они качались на веревке, протянутой перед окном подвала. На ящике-столе был приготовлен завтрак: мисочка овсяной каши, сваренной на воде, хлеб и крохотный кусочек масла.

— Это только Георгу, — печально сказала Мэри Шарп, кивая на масло. — Он так устает, бедняжка! Что будет с нами, если…

Она поспешно отвернулась и прижала к губам край передника, вылинявшего до полной потери цвета.

Георг спал очень долго, и его личико чуть порозовело. Несколько раз мать протягивала руку, чтобы разбудить его, и тут же отдергивала. Наконец, мальчик проснулся, но не торопился вставать. Его взгляд рассеянно блуждал по комнате, пока не остановился на приготовленном для него завтраке. Он поднялся с постели, кое-как прикрыв свою наготу лохмотьями.

— Георг, надо умыться, — мягко предупредила его мать.

Мальчик только повел плечом и принялся за еду. Теперь он ел, не торопясь, старательно прожевывая пищу, смакуя маленькие кусочки хлеба с маслом, подвигаемые матерью. Насытившись, он опять лег на постель.

— Георг! Мы ведь с тобой хотели пойти к отцу, — неуверенно сказала миссис Шарп. — И разве плохо прогуляться за город? Там все-таки свежий воздух…

— Я лучше полежу еще, — вяло ответил мальчик. — У меня так болит спина.

Лицо Мэри Шарп приняло виноватое выражение. Она присела около сына, мягким движением погладила его головку. Георг принял ласку матери равнодушно. Он смежил глаза и под ее рукой снова впал в дремоту.

— Он может высыпаться только по воскресеньям, — сказала женщина. — С тех пор, как Георг стал работать, его не привлекают даже игры с товарищами. Я пробовала отдать его в воскресную школу, но он засыпал на уроках. Нет! Все-таки господь слишком жесток к нам, беднякам.

Работный дом, в котором находился отец Георга, был расположен на окраине Лондона. Поэтому Мэри Шарп, не тревожа больше сына, стала поспешно собираться в путь, чтобы успеть вернуться домой к наступлению темноты.

Она приготовила два больших сэндвича с сыром, отложила в пакетик немного сахара, налила в бутылочку молока. Подойдя к «колыбели» дочери, она остановилась в нерешительности.

— Мне, право, совестно вас просить, — сказала она смущенно, — но я хотела бы взять с собой девочку. Бедняжка совсем не бывает на свежем воздухе, а я слишком слаба, чтобы нести ее такое расстояние. Если бы вы согласились помочь мне… По очереди. Это было бы не так утомительно.

Вася с готовностью заявил, что они будут нести малютку всю дорогу. Завернув ребенка в серую фланелевую пеленку, Мэри Шарп передала его Кюльжан и заботливо прикрыла фартуком голые ножки Георга и, не запирая комнаты, вышла на улицу. В домах «Вороньего гнезда» не было принято запираться, потому что и самый изобретательный вор вряд ли бы нашел, чем тут поживиться.

Мэри Шарп вела детей по кривым, грязным переулкам, старательно избегая богатых кварталов с уютными коттеджами. Сперва она задыхалась от непривычной ходьбы, но немного погодя уже почувствовала себя лучше и даже смогла разговаривать со своими спутниками.

— Мой бедный мальчик родился и вырос в этом подвале, — рассказывала она, — но мы с мужем знали лучшие времена. Мы ведь потомственные ткачи. Наши деды и отцы жили в Стандкиле. Это очень красивое местечко в Северном Ланкашире. Все они были ткачами, жили в деревне, имели свои маленькие коттеджи и немного земли.

Тогда еще не было ни этих фабрик, ни машин. Мой дедушка покупал хлопок, мать и сестры его пряли, а дедушка ткал и продавал на сельском базаре уже готовую ткань. Ткачей было не так уж много, и дедушка мог даже кое-что откладывать на черный день. Работали они столько, сколько хотели, а в свободное время возились у себя в садике или на огороде.

И вот, надо же было нашему односельчанину Джемсу Харгривсу придумать эту проклятую прялку, которую он назвал «Дженни». Сперва всем ткачам эта «Дженни» очень понравилась. Хоть она и приводилась в движение тоже рукой, но на ней было не одно веретено, как на обычной прялке, а шестнадцать. Все стали приобретать и заказывать себе такие прялки.

Раньше, чтобы обеспечить дедушку пряжей для его работы, должны были прясть все трое: бабушка и ее две дочери, в том числе моя мать. И то дедушка всегда ворчал, что они его задерживают. Теперь же пряжи стало в избытке. Можно было даже покупать не хлопок, а уже готовую пряжу. Ткачей же стало не хватать. Вот когда дедушка разошелся! На тканье он стал зарабатывать больше, чем ему давало все его остальное хозяйство. Он совсем забросил поле и сад, а вскоре и продал их. Так же поступили и все прядильщики, которые приобрели «Дженни». И они уже ничем больше не занимались, а только пряли и продавали свою пряжу ткачам.

Но тут появились фабриканты. Они стали устанавливать помногу прялок «Дженни» в одном здании. Прялки приводились у них в движение уже не руками, а силой воды. А потом они приспособили паровую машину и стали продавать пряжу через своих агентов ткачам по более дешевой цене, чем наши односельчане. И те совершенно разорились. Они продали свои прялки фабриканту, а сами поступили к нему на работу. Что им еще оставалось делать? Ведь земли у них уже не было.