Бернард Корнуэлл - Приключения Натаниэля Старбака

— Ничего, мэм! Возвращайтесь в постель! — ответил капитан и толкнул Старбака к подножке экипажа. Сам он с тремя солдатами полез следом. Остальные по-прежнему копались в комнате Старбака.

— Куда мы едем? — поинтересовался Нат, когда экипаж с грохотом отъехал от тротуара.

— Вы арестованы нарядом военной полиции, — официальным тоном сообщил капитан. — Вы имеете право говорить только тогда, когда как к вам обращаются.

— Вы обращаетесь ко мне сейчас, — ответил Старбак, — так что куда мы едем?

Внутри экипажа было темно, поэтому Нат так и не увидел неожиданно прилетевший меж глаз кулак. Его голова откинулась назад, ударившись о спинку сиденья.

— Захлопни пасть, поганый янки! — раздался голос. Старбак, чье зрение тяжело переносило последствия сокрушительного удара, совету последовал.

Поездка оказалась короткой. Проехав не более полумили, экипаж под протестующий скрип окованных железом колес резко развернулся и остановился. Дверь распахнулась, и Старбак увидел освещенные факелами ворота тюрьмы Лампкин, известной ныне как Касл-Гудвин.

— Пошел! — рявкнул капрал, и Старбака толкнули к подножке экипажа, а потом повели через небольшую калитку к главным воротам Касл-Гудвина.

— Четырнадцатый! — крикнул надзиратель проходящему конвою с заключенным. Охранник в мундире шел впереди, ведя их через кирпичную арку по каменному коридору, освещаемому двумя керосиновыми лампами. Дойдя до массивной деревянной двери с нанесенным числом «14», охранник открыл ее тяжелым стальным ключом. Капрал отомкнул наручники.

— Давай внутрь, арестант, — сказал охранник. Старбака толкнули в камеру. Он увидел деревянную кровать, металлическое ведро и рядом — огромную лужу. В камере воняло нечистотами.

— Срать в ведро, дрыхнуть на кровати. Можешь наоборот, если хочешь, — охранник загоготал, и дверь с грохотом захлопнулась. Камера погрузилась в абсолютную темноту.

Вымотанный до предела Старбак, подрагивая, лег на кровать. Ему выдали серые штаны из грубого сукна, тупоносые кожаные башмаки и рубашку с кровавыми пятнами, оставленными предыдущим владельцем.

Завтрак состоял из кружки воды и куска хлеба. Городские часы пробили девять, и двое появившихся охранников приказали ему сесть на кровати и вытянуть ноги. На лодыжках защелкнулись кандалы.

— Будешь с ними, пока не уйдешь, — сообщил один из тюремщиков. — Или пока не повесят.

Он высунул язык и скорчил гримасу, изображая висельника.

— Встать! — рявкнул второй. — Пошёл!

Старбака вытолкнули в коридор. Кандалы на ногах вынуждали его неуклюже шаркать, но охранники явно привыкли передвигаться медленно, так что не пытались его торопить, но велели не задерживаться, когда вели его по двору, напомнившему Старбаку жуткие рассказы о средневековых камерах пыток.

Со стены свисали цепи, а в центре двора находился деревянный конь, состоящий из доски, положенной на пару козел. Пытка заключалась в том, что человека сажали на острый край доски, и под весом груза на ногах деревяшка врезалась ему в пах.

— Это не про твою честь, черножопый, — сказал один из тюремщиков. — На тебе испробуют кое-что новенькое. Давай, двигай.

Старбака привели в комнату с кирпичными стенами и каменным полом с водостоком посередине. В ней так же стоял стол и стул. Зарешеченное окно выходило на восток, в сторону открытого канализационного коллектора Шокоу-Крик, который наполнялся стоками со всего города.

Одна из створок маленького окна была открыта, и вонь от коллектора наполняла комнату. Тюремщики, которых Старбак теперь мог рассмотреть, прислонили ружья к стене.

Оба были крепкого телосложения и такими же высокими, как Старбак, с бледными, грубыми и гладко выбритыми лицами с безучастным выражением людей, которые довольствуются в жизни малым. Один сплюнул густую струю табачной жижи в отверстие водостока. Бесцветный плевок приземлился прямо в центр.

— Вот этот меткий, Эйб, — похвалил второй охранник.

Дверь открылась, и вошел тощий и бледный человек. С одного плеча у него свисала кожаная сумка, а редкая бородка обрамляла подбородок. Его щеки и верхняя губа сияли поле утреннего бритья, а лейтенантский мундир выглядел безупречно — вычищен так, что не осталось ни пятнышка, а складки отутюжены до остроты ножа.

— Доброе утро, — робко произнес он.

— Отвечай офицеру, дерьмо северное, — рявкнул охранник по имени Эйб.

— Доброе утро, — отозвался Старбак.

Лейтенант отряхнул сиденье стула и сел, вытащив из кармана очки и надев их. У него было худое лицо с выражением крайнего оживления, словно у нового священника, явившегося в устоявшийся приход.

— Старбак, не так ли?

— Да.

— Обращайся к офицеру «сэр», мусор!

— Ладно, Хардинг, не нужно, — лейтенант нахмурился в явном неодобрении грубости Хардинга. Он положил кожаную сумку на стол и вытащил из нее папку. Развязав ее зеленые ленточки, он открыл ее и осмотрел лежащие внутри бумаги.

— Натаниэль Джозеф Старбак, так?

— Да.

— В настоящее время проживаете на Франклин-стрит, в доме старика Бурреля, так?

— Я не знаю хозяина дома.

— Джошуа Буррель, торговец табаком. Семья сейчас переживает тяжелые времена, как и многие в наши дни. Что ж, давайте посмотрим, — лейтенант откинулся назад, так что стул угрожающе заскрипел, а потом снял очки и устало потер глаза.

— Я задам вам пару вопросов, Старбак, а ваша роль, как вы могли бы догадаться, заключается в том, чтобы на них ответить. Обычно, конечно же, подобные вещи делаются в законном порядке, но сейчас война, и боюсь, что необходимость вытащить из вас правду не может ждать всей этой канители с адвокатами. Это понятно?

— Не совсем. Я не знаю, какого дьявола здесь делаю.

Охранник за спиной Старбака предупреждающе рявкнул в ответ на наглое поведение Старбака, но лейтенант поднял руку в успокаивающем жесте.

— Вы это узнаете, Старбак, обещаю, — он снова водрузил очки на нос.

— Забыл представиться. Какая невнимательность. Меня зовут лейтенант Гиллеспи, лейтенант Уолтон Гиллеспи, — он произнес это имя так, словно ожидал, что Старбак его узнает, но тот просто пожал плечами. Гиллеспи вытащил из кармана кителя карандаш. — Начнем? Где вы родились?

— В Бостоне, — ответил Старбак.

— Где именно, будьте добры.

— На Милк-стрит.

— В доме ваших родителей, правильно?

— Бабушки и дедушки. Родителей матери.

Гиллеспи сделал пометку.

— Где в настоящее время проживают ваши родители?

— На Ореховой улице.

— До сих пор там живут? Прекрасно место. Я был в Бостоне два года назад и имел честь прослушать проповедь вашего отца, — Гиллеспи улыбнулся этому явно приятному воспоминанию.

— Продолжим, — сказал он и задал Старбаку несколько вопросов о его школьных годах и учебе в Йельском теологическом колледже, как он оказался на Юге в начале войны и о службе в Легионе Фалконера.