Владимир Топилин - Серебряный пояс

Какое-то время мужики шли по конной тропе, соединявшей приисковые прииски Кузьмовка — Тенсук [3] Беличья река. — тюрк. — Дьячковка. Избитая тысячами лошадиных копыт дорога проходила в густом лесу. Грязь, сжиженная глина, стоявшие в лужах избранного пути, доставляли идущим неудобства. Ноги скользили, бродни напитались водой. Мужики то и дело сворачивали в тайгу, обходили злачные места, собирая на себя с веток и кустов капли воды. Одежда промокла, обувь отяжелела. Не испытывая себя, путники решили идти тайгой, напрямую: лучше быть мокрым, чем грязным и потным!

Избранное направление — высокая седловина между двумя горами Колокол и Конек. Там, за хребтом, на огромном пространстве солнцепечного плоскогорья находились сплошные, богатые урожаем ореха кедрачи. От Кузьмовки до седловины, по таежным меркам, рукой подать. Километры никто не считал. На коне можно доехать быстро, мерин не успеет запариться. Пешком по сырой тайге скорость передвижения сокращается вдвое.

Мужики сошли с тропы в лес, пошли напрямую. Дед Павел, как самый старший, уважаемый в компании, едет верхом на своем Савраске. Впереди идущему вся роса с веток достается. Напарники про себя в бороды усмехаются:

— Эх, дед! Досталась тебе сегодня вольная мера. Воды — море! Пей не хочу! Может, пустишь вперед тех, кто помоложе, росу с веток сбивать?

Однако дед Павел упрямый, не дает свое право никому. Лучше быть мокрым, но дорогу показывать свою, а то заведут куда-нибудь!..

— Не сахарный, не растаю, — глухо ворчит проводник себе в бороду и понукает Савраску в ход: — Но, милай! Ишшо сзади нам указ давать будут. Костер все высушит!

Прочный характер у деда Павла Казанцева. К своим семидесяти годам он привык, чтобы все подчинялись только ему. И никто слова против не говорил. Иначе обидится старый на месяц. Потом не подходи с просьбой или советом. Жди, когда остынет!

Едет старик впереди. За спиной ружье: вдруг впереди рябчик вспорхнет? Тут уж, охотник, не дремли, рябого на мушку бери! Хорошее мясо у рябчика! Но не попадается птица в пути. Дед палкой с веток воду сбивает, путь идущим очищает. Тяжелые капли горохом сыплются на опавшую листву, пожухлую траву. Стук палкой слышится далеко по округе. Пугливые рябчики порхают где-то далеко в стороне, не подпуская себя под выстрел. Пожилой мужчина хмуро сгущает брови, корит все и вся, но только не себя:

— Ну, ты, Савраска, что сохатый по болоту шлепаешь! Эх, и утро сегодня, никакого промысла… Бывало, как в перевал еду, десяток рябых приберу. Такой наваристый суп получался!

Мужики сзади усмехаются:

— Когда же эт-то ты, дед Павел, по десятку рябков бил? У тебя, верно, в патронташе всего пять патронов?!

— Дык, это в позатом году было! — не унимается проводник и мечтательно вспоминает: — Тогда у меня много дроби было, наверно, килограмм или два! Ох, и побил я их родимых! Моя Соломея меня всю зиму пупками кормила!

Идущие позади скрыто смеются в бороды: ну и хватил! Однако деду не перечат. Если он соврал, значит, это правда!

Долго ли, коротко длилось передвижение, наконец-то наши путники вышли на седловину. Недалек путь к указанному месту, но все четверо немного устали. Надо бы костер развести, подсушить мокрую одежду, чай вскипятить, да открывшийся глазам вид дал минуту на раздумье. С небольшой поляны, где остановились орешники, открылся чудесный, прекрасный вид. За спиной и перед лицом, насколько хватало глаз, до линии горизонта простирались рубчатые, меховые, в деревьях, горы. Приподнявшееся над хребтами солнце красило знакомые и незнакомые перевалы в иссиня-матовый цвет. Осадившийся по долинам туман дополнял картину восприятия некоторой тенетой таинственности. Воображение рисовало всевозможные сказочные картины. Вон там, на востоке, под пуховым одеялом спит огромный великан. Выпирающая гора — не что иное, как его лицо, лоб, нос, рот, подбородок. А здесь, в глубоком распадке, что под ногами, на тайгу наплывает молочная река.

Стоят мужики, молчат, думают. В такие минуты несложно представить себя букашкой в могучей реке жизни. Век человеческий, что упавшая с кедра шишка. Пока летит, еще жива. Как упала на землю, тут тебе конец. Питательные орешки быстро растащат по закромам кедровки, белки, бурундуки, соболя или медведи. Вот она, шишка: завязалась, выросла, созрела, упала, и нет ее. Казалось бы, что может дать ее короткое бытие? Одна шишка незаметна на всеобщем фоне богатейшего урожая. Но нет! В каждой шишке — великая сила! Она дает корм, энергию, силу и жизнь другим тварям. Своим коротким явлением шишка продолжает свой род. В этом кроется смысл процветания природы.

— Вона что дурнина сделала… — сокрушенно покачал головой дед Павел. — Ждали ветра, а получили ветровал!

Все обратили внимание на трагедию маленького таежного уголка. Густой кедрач, куда они пришли за орехом, был тщательно прорежен сокрушительной расческой вчерашнего урагана. Многие кедры были повалены на землю с вырванным корнем. Не устояли таежные гиганты под натиском сильного ветра. Некоторые упали крест-накрест — не пройти пешком, не проехать на лошади. В других местах образовались сплошные завалы. А там, ниже, на угорье, куда пришлась вся сила бури, темнели скверные плешины. Вчерашний чудный лес превратился в хаос, от которого сжималось сердце таежников.

Поникли головы, однако делать нечего. Что-то исправить невозможно, горевать нет времени. Пора за работу приниматься. Пока Григорий Усольцев разводил костер, остальные стали шишки собирать в кули. Прошло не так много времени, а на стане восемь дутых мешков появилось.

— Вон как! — радуется Василий Веретенников. — Никуда не ходили, все около стана шишки брали, а ореху!..

— Да уж, богатый урожай, — поддержал его Иван Мамаев. — На своем веку не припомню, чтобы такой великолепный сбор был.

— Однако нора барабан настраивать и на пары разбиваться, — предложил Григорий Усольцев. — Но прежде, неплохо бы чайку горячего попить.

— И то дело! — хлопочет дед Павел. — Вы, ребятки, костром и трапезой займитесь, а я за водой сбегаю. В ольховнике место сырое, ключик должен быть.

Схватил дед Павел котелок, заторопился в ложбинку. Бежит, о кочки спотыкается. Мужики ему вслед остерегают:

— Осторожно! Смотри, нос не разбей!.. — и смеются. — Как был всю жизнь торопыга, так и помрет на ходу!

Как-то продравшись сквозь завалы и выворотни, дед Павел добрался до ложбинки — есть вода! В небольшом приямке ручеек журчит, хватит места, чтобы котелок наполнить.

Набрал таежник воды, хотел идти, неподалеку увидел куст смородины. Решил веток наломать на заварку. Стал к кусту пробираться, да вдруг будто кто-то кипятком душу ошпарил. На корнях огромного, вывернутого ветром кедра — молочный камень кварцевого цвета. А сбоку будто краской желтой помазано!