Владимир Топилин - Серебряный пояс

В избах-бараках живут шесть семей: от мала до велика, орех не просыплется. На верхних нарах спят дети. Внизу, отгородившись тряпичной занавеской, отдыхают взрослые. В тесноте, да не в обиде! Все, что есть в избах — общее. Никто ничего друг от друга не скрывает, не прячет. Женщины готовят пищу в большом казане, выбирая из верхового лабаза продукты, уложенные в одну кучу. За стол садятся все вместе, дети и взрослые, не урезая от младших или слабых лучший кусок мяса или хлеба.

Рядом с избами выложена большая печь для обжига руды. Там же, под деревьями, находятся ступы для дробления камней. На ручье установлена колода для промывки золота. Каждый из семейной артели твердо знает свою работу. Мужики копают шурфы, доставляют руду на лошадях в стан. Женщины толкут камни в ступах, превращая их в песок. Старшие дети промывают благородный металл на колоде. Младшие — на подхвате: кто следит за огнем в печи, другие носят дрова, воду, следят за животными. У золотопромышленников нет свободных рук, тунеядцев или захребетников. Даже дети шести — восьми лет следят за грудными младенцами, чистят в ручье посуду, пасут скот или скоблят ножами столы. Такова суровая жизнь людей тайги, старателей и их семей: труд во благо себя и ближнего своего с раннего детства. Иначе тяжелые условия, голод, холод задавят одинокую душу беспощадным колесом истории, не оставив на видном месте могильного холмика.

В этот праздный, благой день все работы отставлены прочь. Троица — вся земля травой покроется! Три последующих дня мать Земля именинница! Поэтому нельзя к оной киркой да лопатой касаться. Это великий!

Длинный, выскобленный добела ножами и стеклом старательский стол уставлен всевозможными, немудреными яствами. В большей степени из закусок преобладает свежая зелень, преимущественно черемша. Так называемый сибирский хлеб можно увидеть здесь нарезанным в сметане, квасной окрошке, в маринаде, в холодном супе и просто в огромном пучке с солью — ешь, не хочу! В общем-то, обильную колбу (так зовут в Сибири черемшу) уже к июньской поре едят не с таким аппетитом, как это было месяц назад. Сейчас черемшой никого не удивишь: прошел сезон, всему свое время. В большей степени глаза привлекают пышные хлебные сдобы, приготовленные умелыми руками Анны Семеновны утренней зарей. А хлеб в тайге — дорога жизни!

Кроме вышеупомянутых продуктов старательский стол богат вяленым мясом сохатого, добытого Гришкой Усольцевым и Иваном Пановым на этом перевале по первому насту. Есть здесь и рыба. Несколько копченых ленков и около двадцати полукилограммовых хариусов украшают трапезное убранство, от коего текут слюнки. В чугунках — каша да мед. Вот и вся старательская снедь. А большего и не надо.

К положенному времени все собрались у стола. Мужики загрубевшими, мозолистыми, как ступни медведя, ладонями в ожидании минуты теребят скрюченными пальцами бороды. На каждом из них праздничная косоворотка с мудреными вышитыми узорами. Чистые черные шаровары заправлены в кожаные сапоги. На голове — картуз с лакированным козырьком. Женщины — в длиннополых красочных сарафанах. На головах пестрые платки. В ушах сережки. На пальцах серебряные колечки. Дети не отстают от старших. Для каждого нашлись чистая рубашка или платьице, штаны или передники. Знай наших! Здесь тоже живут старательские семьи! И у каждого есть что надеть. Эх, жалко, что такой великий праздник приходится встречать в тайге, а не в Кузьмовке. Там, в поселке, сейчас, наверно, празднество, народное гуляние. Может, после распутицы Петруша прибыл службу читать. Однако не время для сожалений. Дело и место — прежде всего.

Все встали рядышком вокруг стола. Взрослые с одного края, дети с другого. С одного торца вытянулся Григорий Феоктистович. С другого — дед Павел. Остальные старатели, сняв с голов картузы, перемешавшись с женами и сестрами, подступили к лавкам. Собравшись с духом, прочитали молитвы: Заутреню, Троицу, Отче Наш, Матерь Пресвятую Богородицу. После положенной церемонии дружно уселись по своим местам.

Специально для этого случая из запасников Григория Феоктистовича женщины разлили по берестяным кружкам ядреной медовухи. Подняв чарку, Григорий встал из-за стола, произнес торжественный тост в честь Святого Праздника. Все дружно поддержали его. Дети наполненными молоком кружечками последовали их примеру. После этого артельщики степенно приступили к трапезе.

Сытная пища, крепость «чудесного напитка» очень скоро развязали всем языки. Мужики заговорили. Женщины раскраснелись. Дети окружили туесок с медом. Первый сбор в этом году на новом месте оказался на редкость завидным. С двух ульев дед Павел накачал около ведра первоцвета. Тройственное сочетание соцветий медуницы, жарков и вербы придавали меду неповторимый, изысканный вкус. Не обращая внимания на кашу, мясо и черемшу, семеро ребятишек мухами облепили берестяной туес емкостью на полведра. Выбирая сладость деревянными ложками, мягким хлебом и просто пальцами, запивая молоком, малые с наслаждением впитывали в себя все соки тайги. Женщины пытались осадить непослушных: «Ишь, вы! Не толкайтесь! Все в меру! Кабы заворот не случился». На что Григорий Панов заметил:

— Не трожьте малых. Пусть сладятся. Не каждый день праздник. А что насчет заворота, так то пустое. От меда еще никто не помер. И ни один зуб не выпал!

Постепенно веселье набирало обороты. Знатный настой медовухи да добрые слова принесли за стол благодать. Мужики разговорились. Женщины решились на первую песню. Полетели между гор певучие слова о женской красоте и безответной любви, о страдании и взаимопонимании, о бродяжьей судьбе и о тяжелой старательской доле. В каждой песне — выстраданный смысл, глас переселенческого народа, под давлением нужды покинувшего свою малую Родину во имя продолжения жизни. И были в словах тех песен неисчерпаемая вера в светлое будущее, где единым заступником и покровителем всех страждущих и обездоленных был только один заступник и защитник — Бог. Любой из людей тайги — преданный поклонник Высших сил. Если не у кого просить защиты на этой Земле, то, может, Он, Всемогущий Властелин и Покровитель, возьмет слабых и обездоленных под свое крыло.

К женщинам присоединились мужики. К плавным, певучим напевам добавились баритоны, басы, теноры. Кто как может петь. Никто никого не учит, наставляет, показывает или убеждает. Старатели народ черствый, скрытный, но сердцем ответный, простодушный. Добро всегда порождает добро. А на зло ответа нет. Летят между гор слова радости и боли, торжества и тоски, щедрости и коварства. Каждый человек должен высказаться, излить душу ближнему. Так пусть это будет в словах доброй, праздничной песни, которая терзает сознание всякому, кто противопоставил этому дикому, глухому краю самое дорогое и беззаветное — свою жизнь.