Елизавета Дворецкая - Венец Прямиславы

– Какая! – усмехнулся он. – Много я княгинь видел, ни одна тебе в подметки не годится! Такие красавицы и князьям не всем достаются! Одна коса чего стоит! Если бы не подрясник, прямо русалка! Знаешь, русалки как раз весной по лесу гуляют и парней завлекают.

– Не боишься? – поддразнила Прямислава, сама удивляясь своему задору. – А вдруг русалка защекочет?

– Щекочи! – Ростислав с готовностью подвинулся к ней и хотел обнять, но Прямислава, опомнившись, отскочила.

Прижавшись спиной к толстой березе, она смотрела на него, и ее черный подрясник был ужасающе неуместен в этом весеннем лесу.

– В монашки, значит, собираешься? – помолчав, спросил Ростислав. – А не жалко такой молодой в монастырь уходить?

– В монастырь не уходят, а приходят, – важно и даже отчасти надменно поправила Прямислава, повторяя слова игуменьи Юхимии. – Да я уже там, меня игуменья отпустила только княгиню проводить – и назад. Матушка моя тоже постриг приняла, скоро и мой черед.

– Матушка? Родная мать?

– Да. – Прямислава мельком вспомнила увядшее до срока лицо Крестиной матери.

– Что это вы с ней вдвоем надумали? Ну, она старая, ладно, а ты-то?

– После отца наследства осталось… всего ничего. На два подрясника, – повторила Прямислава слова Зорчихи. – Никакой жених не польстился бы. Вот мы обе и пошли в Христовы невесты.

– Ну-ну! – насмешливо одобрил Ростислав, потом вздохнул. – Ясное дело, вам деваться куда-то надо, но разве Богу нужны невесты, которые от бедности или с горя к нему приходят? Я вот тоже теперь жених! – с каким-то насмешливым, несерьезным самодовольством добавил Ростислав.

– Да уж, выросло дитятко! – согласилась Прямислава, скользнув по его крепкой фигуре снисходительно-оценивающим взглядом.

Она уже немного привыкла к его внешности, и теперь это скуластое смуглое лицо не казалось ей таким некрасивым, как поначалу.

– Выросло! Как бы не так! – поддразнил ее Ростислав. – Я ведь, душа моя, вдовец уже!

– Вдовец? – Прямислава глянула на него широко открытыми глазами.

Ей как-то не приходило в голову, что он может быть женатым, хотя в его возрасте что-то другое предполагать было бы странно.

– А то! Меня в пятнадцать лет повенчали. Года полтора прожили. Только я с женой и познакомиться едва успел: то один поход, то другой. А в тот раз из Владимира возвращаюсь: все, говорят, Бог дал, Бог и взял. Простудилась, что ли, три дня проболела всего. Уж и похоронили, и пироги поминальные все доели, как я приехал. Лица-то ее почти не помню.

– Бедная! – искренне пожалела Прямислава. – Как ее звали?

– Мария. Ярославна, Ярослава тмутараканского дочь. Ну, что Бог ни делает, всё к лучшему. Ярослав теперь не тмутараканский, а черниговский князь, и на кой мне леший черниговская родня? Да и оттуда племянники того и жди выживут, будто зайца из куста, загонят в муромские леса опять. Одна морока от такой родни. Теперь мне бы с Вячеславом туровским породниться. – Ростислав усмехнулся, и непонятно было, шутит он или нет. – Не знаешь, у него еще дочери незамужние есть?

– Нет, – Прямислава отвела глаза. Ее бросило в жар: если бы не Юрий, то ее мужем мог быть Ростислав. Голова закружилась от одной мысли об этом, и она крепче вцепилась во влажный березовый ствол. – Была меньшая дочь… Верхуслава… Да, тоже замужем, уж года три или четыре… что-то я со счета сбилась.

– Боюсь, будет мне теперь Вячеслав эту предлагать! – Ростислав кивнул в сторону опушки, имея в виду Крестю, которую считал дочерью туровского князя.

– Как же – эту? – Прямиславу неприятно задел его отчасти пренебрежительный, отчасти неприязненный тон. – Она ведь замужем!

– Да уже почти что и нет! Милюта рассказывал, будто Вячеслав ее назад к себе взять хочет и с Юрием развести.

– Развести! – воскликнула Прямислава, глядя на него во все глаза. Впервые она слышала что-то о намерениях отца, которые ввергли ее во все эти приключения. – А ты откуда знаешь?

– Говорю же, Милюта рассказал. Милюта Векославич, Вячеслава старый воевода. Разве ты его не знаешь?

– Конечно, знаю! – ответила Прямислава и тут же поправилась: – Он за нами… за княгиней в Апраксин приезжал, там я его и видела. Только он нам… княгине ничего такого не говорил… про развод… Правда ли? Да может ли это быть? Ведь сказано: кого Бог соединил, того человек да не разлучит!

– Это я не знаю, я ведь не монах ученый, – развел руками Ростислав. – Только я так думаю… У кого полки сильнее, тот и прав, и всякий закон ему повинуется, что Божеский, что человеческий. Запрещено венчать девочек моложе двенадцати лет? Запрещено! А если кто девочку моложе тринадцати… ну, того… – Ростислав сделал неопределенное движение рукой, не зная, как говорить о подобных вещах с послушницей в подряснике. – Ну, за такое дело отрок или мужик… в общем, в холопы продается, с битьем, и деньги за него со всем его имением той девчонке отдать следует. А княжеские невесты разве не бывают моложе двенадцати лет? Митрополиты князьям разрешают, понимают ведь – этим ждать некогда!

– Это правда, – пробормотала Прямислава.

– Вот, сестру мою Оленку… Ну, Гремислава ее по-княжески звали, а по-крещеному Олена, – продолжал Ростислав. – Ее когда венчали, за Романа Владимировича, владимирского князя, отдавали, ей двенадцати не исполнилось. И там уж никто не следил, ждал ли князь Роман, когда ей тринадцать сравняется, или не ждал!

– Но, может, она в монастыре… – заикнулась Прямислава.

– В монастыре. – Ростислав кивнул. – Муж ее помер, а ей всего восемнадцать лет – в монастырь ушла! Эх! – Он в досаде стукнул кулаком по стволу ни в чем не повинной березы. – Оленка, она как я была – веселая, бойкая! Как мы с ней по двору кругами носились! – Ростислав усмехнулся, вспоминая свое буйное детство. – В амазонок играла. Это такие …

– Я знаю. В книге читала…

– Вот, Ирина, старшая моя сестра, замужем за цареградским царевичем.

– Да хоть бы и царевич, а попадется такой, как Юрий… Слушай-ка, Ростислав Володаревич, ты все законы знаешь, а скажи мне: если женатый человек в блуд ударяется с рабой, за это наказание полагается?

– А то как же! – с готовностью ответил Ростислав. – «Если кто, имея жену, блудит с рабой, то мужа того бить, а ту рабу князь продаст в другую волость, а деньги за нее раздать убогим». Это если со своей рабой. А если с чужой… Ты чего?

Он заметил, как при этих словах вдруг изменилось лицо девушки: ожесточилось, замкнулось, в глазах засверкал гневный огонь. Значит, Прибаву следовало бы продать в другое княжество, деньги раздать убогим, а Юрия бить плетьми! И сколько таких женщин следовало бы распродать и сколько плетей пришлось бы ему принять с тех пор, как его обвенчали с девочкой-недоросточком, если бы князья подчинялись церковным законам наравне с прочими!