Артуро Перес-Реверте - Добрые люди

Даже воспоминание о Генриетте Барбу, дочке хозяина пансиона, не в силах отвлечь его от тягостных мыслей. В это время, прикидывает Рапосо, малышка могла бы пробраться к нему в комнату, босиком, чтобы не шуметь, в ночной рубашке и с зажженной свечой в руке, готовая улечься с ним в постель, – эта мысль вызывает у него внезапную яростную эрекцию. Не далее как сегодня вечером он получил щедрый аванс, обнаружив ее стоящей на коленях с ведром и тряпкой в руках: она мыла лестницу, между ними завязалась небольшая потасовка, и она пообещала завершить ее должным образом при первой же удобной возможности. Однако даже это не может сейчас воодушевить Рапосо. Еще слишком рано; если не для него самого – хотя лишения тяжелой жизни постепенно сказываются на его самочувствии, и утомление, не имеющее ничего общего с сонливостью, с каждым днем наступает все раньше, – то однозначно для его желудка, беспокойной головы и призраков, которые к нему являются или же он сам их порождает. И вот, не торопясь, Рапосо направляется туда, где, как он знает, его приятель Мило имеет обыкновение завершать дежурство: в один из кабаков, которых целое множество раскинулось вокруг Ле-Алль, сердца парижских рынков.

Уже час ночи. На плохо освещенных улицах заметно некоторое оживление, возрастающее по мере того, как Рапосо приближается к злачному месту. В этот час каждую ночь четыре или пять тысяч крестьян прибывают в центр города верхом на мулах и в повозках, преодолевая расстояние в несколько лиг от своего дома, чтобы доставить в столицу зелень, бобы, фрукты, рыбу, яйца: все, что утром поступит на рынки, чтобы насытить бездонное чрево города. Вот почему этот район на правом берегу ночью выглядит оживленнее, чем днем. Телеги и животные перегораживают улицы. На Гренель, более освещенной в сравнении с остальными, открыто несколько харчевен; а в тесных переулках, погруженных в тень, смутно виднеются силуэты женщин, которые подстерегают пешеходов, призывно щелкая им вслед языком.

– Паскуаль, старый хрен! Как я рад тебя видеть!

На самом деле Мило употребил не «старый хрен», а более мягкое французское выражение. Ругательства и проклятия на языке Мольера всегда казались Рапосо слишком вялыми и не приносящими облегчения. Разве можно было сравнить их со звонким и смачным испанским матом, с помощью которого не слишком обремененному приличиями испанцу удается иногда хорошенько отвести душу? Вольно переводя привычные слова, Рапосо потихоньку приспосабливает неудачный язык для своих нужд.

– Надо бы выпить, – отзывается Рапосо.

– Лучшего места не найти, дружище. – Полицейский указывает тростью на дверь какого-то заведения. – Тебе чего больше хочется, красного или белого?

– Не будь идиотом, – фамильярничает Рапосо. – Сейчас время агуардиенте.

Он знает, что крепкое спиртное только усилит боль в желудке, однако ему все равно. На своем казарменном французском он употребил слово emproseuries : по сравнению со жгучим испанским аналогом – «агуардиенте», пресное французское словцо кажется почти бесцветным – Laisse tomber avec tes emproseuries , говорит он. Мило хохочет, затем ведет его внутрь кабака, откуда крепко пахнет табачным дымом и немытым телом. Заметив вошедшего полицейского, хозяин поспешно освобождает один из столов в углу, придвигает два табурета, и они усаживаются.

– Водку желаете? – спрашивает хозяин, не сообразив, что такое агуардиенте.

– Какая, к черту, водка, – ухмыляется Рапосо, снимая шинель и шляпу. – Огненную воду, да поскорее. Eau-qui-br ûle, или как у вас тут говорят. И перцу туда всыпьте побольше!

– Ты потом что собираешься делать, приятель, – спать или трахаться? – хохочет Мило.

– Будущее покажет.

– Значит, ходишь по пятам за своими птенчиками? Я же сказал тебе, что это совершенно излишне. Мои люди все взяли на себя.

– Иногда лучше проверять самому.

– О, профессиональная гордость?

– Я называю это предосторожностью. От излишней предосторожности пока еще никто не умирал.

Им приносят бутылку агуардиенте и два стакана. Рапосо осторожно нюхает напиток, затем пробует на вкус и остается весьма доволен. От сочетания крепости со жгучим перцем на глаза наворачиваются слезы. Рапосо слегка полощет рот, затем проглатывает. Ему не больно.

– По моим сведениям, – рассказывает Мило, – они так и не нашли эту свою «Энциклопедию». В Лувре есть один торговец, некто Кюнье, который пообещал им помочь; однако я постараюсь убедить его, чтобы он этого не делал…

– В любом случае, – возражает Рапосо, – как бы мы ни старались испортить им все дело, нельзя исключать того, что в конце концов они ее найдут. На этот случай у меня имеются кое-какие соображения.

– Например?

– Им понадобятся деньги, чтобы оплатить покупку; а деньги кто-нибудь возьмет да и украдет. Город кишит ворьем!

Мило проводит ладонью по лысине и подмигивает Рапосо:

– Верно, приятель. Так оно и есть.

– Если же они все равно добудут книги, им понадобится перевезти их через границу. А книг много, целая куча. Несколько больших тяжелых свертков… Путь неблизкий, все что угодно может произойти.

– Точно: все что угодно!

– И по дороге может возникнуть тысяча непредвиденных ситуаций.

– Разумеется. Если позволишь, дам тебе совет полицейского: самое лучше средство – донос.

– Что за донос? На запрещенные книги?

– Нет. В наше время на «Энциклопедию» всем, по большому счету, наплевать. Даже у министра полиции есть свой экземпляр. Тут понадобится что-то похлеще.

Пьяный торговец рыбой, от которого крепко несет его ремеслом, случайно спотыкается о сидящего Рапосо. Тот яростно пихает его, и торговец сердито чертыхается. Мило хочет вмешаться и тянет руку к своей витой трости, но одного этого движения уже достаточно. Пару секунд они смотрят друг на друга, затем торговец втягивает голову в плечи и убирается вон. Опытным глазом Мило замечает нечто увесистое в кармане своего приятеля.

– Все еще носишь с собой двуствольный пистолет?

Рапосо пожимает плечами:

– Случается.

– Знаешь ведь, что у нас в городе это запрещено.

– Да, – равнодушно отвечает Рапосо. – Это я знаю.

Они пьют молча, искоса поглядывая на посетителей, которые курят, болтают друг с другом, попивают вино.

– Или вот еще что, – произносит наконец Рапосо. – Мои птички могут вляпаться в какую-нибудь историю с этим аббатом, который повсюду за ними таскается… Как тебе такой вариант?

– Тоже неплохо, – кивает Мило.

– На некоторое время это их задержит. И позволит конфисковать книги, бумаги и прочее барахло.

– А что это может быть за история?

Рапосо задумчиво хмурится. Затем делает глоток агуардиенте.

– Шпионаж, – отвечает он. – В пользу иностранной державы.