Бернард Корнуэлл - Последнее королевство. Бледный всадник (сборник)

– У меня морская болезнь, господин.

Альфред всегда сочувствовал людям, страдающим от хворей, потому что сам часто болел. Должно быть, он знал, что Хакка не в состоянии командовать кораблями, но проблема состояла в том, что Хакку некем было заменить. В конце концов король призвал четырех епископов, двух аббатов и одного священника, чтобы посоветоваться с ними, и я узнал от Беокки, что они молятся о новом назначении.

– Сделай же что-нибудь! – рычал на меня Леофрик.

– Что, черт побери, я могу сделать?

– У тебя же есть приятели-священники! Поговори с ними. Поговори с Альфредом, Задница.

Теперь он редко называл меня так, только когда сердился.

– Альфред меня не любит, – ответил я. – Если я попрошу отдать флот нам, король отдаст его кому угодно, только не нам. Может, вообще какому-нибудь епископу!

– Проклятье!

В итоге нас спасла Энфлэд. У рыжей девицы была добрая душа, а к Леофрику она питала особенно нежные чувства. Услышав наш спор, она присела рядом, стукнула ладонью по столу, призывая замолчать, и спросила, почему мы ругаемся. Потом чихнула, потому что была простужена.

– Мне нужно, чтобы эту бесполезную Задницу, – Леофрик указал на меня большим пальцем, – назначили командовать флотом. Только он слишком молод, слишком уродлив, слишком страшен и к тому же язычник, а Альфред слушается своры священников, которые вот-вот назначат главным какого-нибудь престарелого пердуна, который не отличит корабельного носа от собственного хрена.

– Каких священников? – поинтересовалась Энфлэд.

– Епископов Скиребурнана, Винтанкестера, Винбурнана и Эксанкестера, – сказал я.

Она улыбнулась, снова чихнула, а через два дня меня позвали к Альфреду. Оказалось, что епископ Эксанкестерский охоч до рыжих.

Альфред принимал меня в большом зале – красивой постройке с резными балками и стропилами, с каменным очагом посередине. Его гвардейцы остались у двери, за которой толпились в ожидании аудиенции просители, кучка священников молилась на другом конце зала, а мы с королем стояли в стороне от прочих, у очага. Во время беседы Альфред быстро вышагивал взад-вперед. Он сказал, что подумывает назначить меня командующим флотом. Только подумывает, подчеркнул он. Господь направляет его выбор, но королю нужно поговорить со мной и узнать, согласуется ли его собственная интуиция с советом Бога. Альфред очень полагался на интуицию. Как-то раз он долго рассказывал мне о «внутреннем глазе» человека, способном привести нас к высшей мудрости. С этим я бы согласился, хотя назначение командира флота не требует высшей мудрости – нужно просто найти хорошего рубаку, желающего убивать датчан.

– Скажи, – продолжал король, – обучение грамоте укрепило твою веру?

– Да, господин, – ответил я с наигранным жаром.

– В самом деле?

В его голосе прозвучало сомнение.

– Житие святого Свитуна, – сказал я, взмахнув рукой, словно от переполняющих меня чувств, – и истории Чада!

Я умолк, словно не находя достойных слов, чтобы выразить восхищение этим поразительным человеком.

– Благословенный Чад! – Альфред был счастлив. – Ты же знаешь, что люди и скот исцелялись благодаря его праху?

– Чудо, господин.

– Приятно слышать это от тебя, Утред, – сказал Альфред, – я рад, что ты обрел веру.

– Она дарует мне величайшую радость, – ответил я с честным выражением лица.

– Только с верой в Господа мы сможем противостоять датчанам.

– Именно так, господин, – отвечал я со всем пылом, какой сумел в себе отыскать, недоумевая, почему бы ему просто не назначить меня командиром флота и не покончить с этим.

Но король погрузился в воспоминания.

– Помню, когда я впервые тебя увидел, меня потрясла сила твоей детской веры. Она вдохновила меня, Утред.

– Рад это слышать, господин.

– Но потом, – он развернулся и нахмурился, – я заметил, что вера твоя ослабла.

– Господь испытует нас.

– Да! Это так!

Альфред вдруг поморщился. Он вечно был болен. Он лишился сознания от боли в день своей свадьбы, хотя, возможно, просто пришел в ужас, поняв, на ком женится. И потом его постоянно мучили резкие приступы боли. Хотя, как он однажды сказал, переносить эти приступы было легче, чем главную болезнь – чирьи. Вот они-то и были настоящим «эндверком», такие болезненные и кровоточащие, что по временам он не мог даже сидеть. Иногда чирьи проходили, но большую часть времени король страдал от болей в животе.

– Господь испытует нас, – продолжал он, – должно быть, он тебя проверял. Мне хочется думать, что ты прошел испытание.

– Уверен, что прошел, – сказал я серьезно, мечтая завершить наконец этот нелепый разговор.

– Но я все-таки сомневаюсь, назначать ли тебя командиром, – признался он. – Ты так молод! Правда, ты доказал свое рвение, выучившись читать, и ты благородной крови. Но ты по-прежнему больше любишь кабак, чем церковь. Разве не так?

От этих слов я онемел, во всяком случае на пару мгновений. Но потом вспомнил, что твердил мне Беокка во время своих нескончаемых уроков, и, не раздумывая, даже толком не понимая, что означают эти слова, произнес:

– Пришел Сын Человеческий, ест и пьет; и…

– …и говорят: «вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» [11], – закончил за меня Альфред. – Ты прав, Утред, верно меня укорил. Слава Господу! Христа обвиняли в том, что он проводит время в кабаках, а я и забыл. Это же Писание!

Бог мне помог, решил я. Этот человек упивался Богом, но не был глуп и снова нацелился на меня, как изготовившаяся к броску змея.

– Я слышал, ты проводишь время с моим племянником. Говорят, отвлекаешь его от уроков.

Я положил руку на сердце.

– Клянусь, господин, я не сделал ничего, только удерживал его от опрометчивых поступков.

И это была правда, почти правда. Я никогда не поощрял дикие мечты Этельвольда о том, чтобы перерезать Альфреду глотку или бежать к датчанам. Я поощрял пьянство, блуд и богохульство, но не считал это опрометчивыми поступками.

– Даю слово, господин.

Слово значило много. Все наши законы держались на слове. Жизнь, вассальная верность зависели от клятвы, и моя клятва убедила его.

– Благодарю тебя, Утред, – сказал Альфред серьезно. – Должен сказать, что, к моему изумлению, епископ Эксанкестерский видел во сне посланца Господа и тот сказал, что флотом должен командовать ты.

– Посланца Господа?

– Ангела, Утред.

– Великий Боже! – сказал я истово, думая, как развеселится Энфлэд, узнав, что теперь она еще и ангел.

– Но, – сказал Альфред и снова сморщился, словно боль пронзила его зад или живот. – Но… – продолжал он, и я понял, что это еще не конец. – Меня беспокоит, что ты нортумбриец и что твоя преданность Уэссексу исходит не от сердца.