Элиф Шафак - Ученик архитектора

Едва Джахан вошел в коридор, узкий и темный, как в лицо ему ударило зловоние. Несколько мгновений он помедлил, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Первая комната оказалась пуста. Во второй, освещенной тусклым светом свечи, лежал на тюфяке какой-то человек. Кожа его имела мертвенно-бледный оттенок, темные волосы свалялись, высокий лоб покрывали капли пота, подбородок порос щетиной. В этом человеке трудно было узнать Николу, и все же это был он. Рядом с ним стояла небольшая деревянная фигурка – мужчина с бородой и длинными волосами.

Поблизости от больного Джахан заметил две чашки: одну с водой, другую с уксусом. Одежда Николы насквозь пропиталась по́том, губы пересохли и потрескались. Джахан положил руку на его пылающий лоб. Ощутив прикосновение, больной вздрогнул, с усилием повернул голову и устремил на Джахана невидящий взгляд.

– Это я, Джахан.

Затрудненное дыхание Николы походило на потрескивание горящего в очаге полена, которое вот-вот погаснет.

– Воды, – простонал он.

Джахан подал ему воды, и больной с жадностью сделал несколько глотков. В распахнувшемся вороте рубашки Джахан увидел на его груди багровые пятна, обведенные зловещим черным ореолом. Из подмышечных впадин несчастного исходил жуткий запах гниения. Джахан ощутил неодолимое желание броситься прочь. Но хотя трусливый рассудок приказывал ему спасаться бегством, тело не двинулось с места. Через некоторое время за дверью раздался шорох шагов, и в комнату вошли две монахини. На обеих были длинные черные плащи, лица закрывали маски из белого муслина.

– А ты кто такой? – спросила старшая из монахинь. – И что тебе здесь нужно?

– Я его друг, – ответил Джахан. – Мы вместе работали у главного придворного строителя, того, что недавно умер.

В воздухе повисло неловкое молчание.

– Простите, что была с вами груба, – произнесла монахиня. – Я приняла вас за вора.

Джахану стало жутко: ему показалось, что эта женщина, глаза которой были непроницаемы, словно камни, видит его насквозь. А монахиня, не подозревая о том, что творится у него в душе, продолжала:

– Все обходят стороной дома зачумленных. Кроме воров. Они проникают сюда, не опасаясь заразы, и… – Не договорив, женщина наклонилась над Николой, дала тому напиться из фляжки, которую принесла с собой, и отерла ему лоб тряпицей, смоченной уксусом.

Прикасаясь к больному, она, в отличие от Джахана, не испытывала ни страха, ни брезгливости. Тем временем другая монахиня убрала нечистоты с простыни, которой был застелен тюфяк.

«Неужели эти женщины не боятся смерти?!» – думал Джахан. Вопрос этот вертелся у него на языке, но он не решился задать его монахиням. А вместо этого прошептал:

– Много в городе больных?

– Пока нет, но скоро будет много.

Никола зашелся в приступе кашля. Брызги крови вылетали из его носа и рта. Старшая монахиня, заметив испуганный взгляд Джахана, сказала:

– Вам лучше уйти. Нет смысла оставаться здесь.

Услышав это, Джахан едва подавил вздох облегчения. И поинтересовался:

– Но может, я хоть чем-то могу помочь?

– Молитесь, – последовал ответ.

Джахан направился к дверям, но внезапно остановился.

– Кто это? – спросил он, указав на деревянную фигурку на полу.

– Святой Фома. – Его собеседница устало улыбнулась. – Покровитель плотников, строителей и архитекторов. Он известен еще под именем Фомы Неверующего, ибо имел привычку подвергать все сомнению. Но Господь любил его, несмотря ни на что.

Через два дня Джахан получил весть о смерти Николы. В этом мире, изменчивом и непостоянном, как речной поток, ученик зодчего нечасто встречал людей, достойных доверия; одним из них был мастер Синан, другим – Никола. Ныне оба они оставили земную юдоль.

Между тем чумное поветрие набирало силу. Количество жертв недуга исчислялось уже сотнями. Из Галаты чума перекинулась в Ускюдар, затем в Стамбул и, словно отброшенная гневной рукой, вернулась в Галату. На улицу вновь высыпали толпы озлобленных людей, пытавшихся отыскать виновников страшного бедствия. Обитатели сераля были столь же беззащитны перед моровым поветрием, как и прочие горожане. Чума унесла жизни близнецов-китайцев, ухаживающих за обезьянами. Обезьяны, скучая по ним, вопили и буйствовали. Тарас Сибиряк старался не выходить на улицу, но не из страха перед заразой: ему было стыдно, что он, глубокий старик, все еще жив, в то время как смерть похищает молодых.

Не пощадила чума и Санграма. Этот добрый, мягкосердечный человек, верный слуга сераля, мечтавший когда-нибудь вернуться в свою любимую Индию, испустил последний вздох вдали от родной страны. Следующей жертвой недуга стал Симеон, старый книготорговец из Перы. После его смерти вдова, одураченная всякого рода мошенниками, продала богатейшее собрание книг за бесценок. Редкие фолианты, привезенные в Стамбул со всего мира, покинули родной кров на скрипучих повозках. Некоторые из них оказались впоследствии на полках книжных лавок, другие были утрачены безвозвратно. Симеон, всю жизнь лелеявший одно желание – стать хранителем богатой библиотеки, не смог передать собственное достояние в надежные руки.

Джахан, узнавший о смерти книготорговца с большим опозданием, с ужасом ждал, кого болезнь унесет следующим. По причинам, оставшимся для него неведомыми, сам он не стал добычей чумы, подобно хищной птице накрывшей своими темными крылами города и деревни. Когда поветрие миновало, он посетил христианское кладбище и отыскал могилу Николы. Она располагалась поблизости от святого источника, забившего на месте разрушенной церкви. На могильном камне была высечена надпись:

Здесь лежит прах архитектора Николы,

душа которого вознеслась к небесам,

подобно тем башням, которые он возводил.

Да откроются пред ним врата Царствия Небесного,

где его встретит святой Фома.

Вернувшись в придворный зверинец, Джахан застал Чоту в одиночестве. Увидев старого друга, слон радостно затрубил, переминаясь с ноги на ногу. Джахан погладил питомца по хоботу и угостил грушами и орехами, которые принес с собой. Раньше Чота почуял бы запах этих лакомств задолго до того, как Джахан появился в дверях сарая. Но к старости слон утратил не только силу, но и обоняние.

Опустившись на бочонок, Джахан рассказал ему о своем походе на кладбище и о могиле Николы. Слон внимательно слушал, по обыкновению слегка склонив голову. Когда на глазах у Джахана выступили слезы, слон потянулся к нему хоботом и осторожно обнял его. Джахан вновь почувствовал то, что чувствовал всегда, беседуя с Чотой: белый слон понимал каждое его слово.

Вскоре они услышали шаги, и в дверях появился сын Санграма, столь похожий на своего отца и внешне, и характером, что все называли его Санграмом-младшим, хотя он носил совсем другое имя. Когда Джахан смотрел на мальчика, ему казалось, что душа старого индуса нашла себе новое обиталище в этом юном теле, а значит, смерть не властна над людьми. Вслед за Санграмом-младшим в дверь проскользнул Аби, молодой негр, ухаживающий за Чотой.