Энтони Ричес - Твердыня тысячи копий

Чувствуя, что спата увязла глубоко и не хочет вылезать, Марк отпустил кавалерийский меч и в развороте корпуса дернул гладиус, но и тот крепко застрял в плотном, мелкозернистом дубе ворот. В мельтешении мыслей проскочила полузабытая картинка: солнечный полдень, холм над Римом, а он, отметивший вчера свое четырнадцатилетие, пришел на тренировочное занятие – и обнаружил, что привычные деревянные мечи куда-то пропали. Здоровяк Фестий, вольноотпущенный гладиатор, его ментор в искусстве обращения с рудием, поджидал с длинным посохом в руках и сумрачной улыбкой на лице, в то время как высокий, сухощавый преподаватель панкратиона, кулачного боя, сидел в сторонке, нацепив на лицо бесстрастную маску. Лишь вчера эти мужчины шли рядом с ним, одетым в непривычную [19] Автор допускает неточность. Мальчики носили тоги и до дня своего совершеннолетия, с той лишь особенностью, что она, в отличие от полностью белой тоги взрослых, имела широкую пурпурную кайму по краю. тогу, возглавляя процессию из домашней челяди, что провожала сына хозяев к форуму для участия в обрядах и жертвоприношениях по случаю его совершеннолетия, оба сидели за пиршественным столом прошлым вечером…

Фестий слегка поклонился, не теряя чуть ироничной улыбки, несмотря на внешнюю уважительность.

– Четырнадцать лет, стало быть. Уже не просто Марк, а прямо-таки Марк Валерий Аквила, мужчина и гражданин. С этого дня ты будешь носить полосчатую тунику, чтобы все знали, что твой отец сенатор и что ты – человек влиятельный, с голубой кровью. А для кого-то…

Учитель торцом посоха легонько ударил подростка по правой ключице, где проходила одна из пурпурных полос. Пыльная железная обивка оставила грязный след на белой ткани.

– …а для кого-то и мишень. Например, для грабителей и прочей погани. Так что придется тебе выучиться себя защищать, не то вместе с кошелем потеряешь и самоуважение.

Мальчуган безразлично дернул плечом, не вполне понимая, к чему клонит ментор, и желая лишь поскорее приступить к тренировке.

– Ну так и давай, учи меня. И где, кстати, мой рудий?

Бывший гладиатор помотал головой, бросил Марку шлем и обитый железом посох, после чего поднял с земли свое учебное оружие.

– Забудь на время. У нас приказ твоего отца: с сегодняшнего дня, коли ты теперь совершеннолетний, характер занятий меняется. До сих пор основной упор мы делали на искусстве владения мечом и на рукопашных схватках, пока эти навыки не закрепились в тебе до автоматизма. Теперь пришло время научиться бою .

Он прикрылся щитом, поглядывая на ошарашенного ученика поверх кромки.

– У нас уже не просто тренировка, речь идет о подлинной выучке. И это твой первый урок. Итак, я грабитель с большой дороги, у меня есть и меч и щит, а в твоем распоряжении лишь палка. Когда я скомандую «бой!», сделай так, чтобы я очутился на земле распластанным и с гудящей башкой – иначе сам наглотаешься пыли. Учись на ходу!

Хватило дюжины ударов пульса, чтобы Марк действительно оказался ничком в песочной посыпке гимнастического круга. Ребра ломило, из носа текла кровь, и, перевернувшись на спину, он увидел, что над ним высится бывший гладиатор, протягивая руку все с той же невеселой улыбкой на лице:

– Пойми, нам обоим сейчас нелегко. Когда возишься с пареньком чуть ли не с семилетнего возраста, поневоле начнешь питать к нему привязанность. Но ты больше не ребенок. Уж во всяком случае не после вчерашнего обряда, когда ты перерезал тому козленку горло обрядовым ножом… Ладно, неважно. Надеюсь, ты усвоишь, что к чему, так что давай-ка все заново. Во-первых, ты слишком широко расставил руки, так посох держать нельзя…

Помотав головой, как бы вытряхивая картины далекого прошлого из мыслей, Марк подобрал с мощеных плит выроненный убитым сельговом посох и развернулся, встречая троицу варваров, что мчались на него с правого фланга. Поднырнув под занесенный меч переднего ратника, Марк словно крюком зацепил его лодыжку сзади и резко рванул посох на себя. У сельгова будто землю выбило из-под ног, и он со всего маху приложился спиной о камень, успев только крякнуть. Римлянин же развернулся вбок и точным движением впечатал торец посоха второму варвару меж глаз. Тот замер на миг, оглушенный, и Марк врезал ему «вертушкой» по горлу, размозжив кадык. Первый ратник еще барахтался на плитах, силясь подняться, а центурион переключил внимание на третьего, до сих пор стоявшего на ногах. Ударив мечом, тот разрубил посох и замахнулся вновь, целясь в голову почти обезоруженного сотника. Марк не упустил шанс, сильным толчком вонзив расщепленный край в мякоть под нижней челюстью, загоняя деревяшку в мозг, и, вихрем развернувшись, хватил второй половиной посоха первого варвара по затылку, пока тот силился привстать с коленей.

Подобрав молот, выроненный караульщиком с полуразрубленным хребтом, он едва успел обернуться и обухом встретить лезвие топора, с которым на него налетел невесть что оравший варвар. Под снопом искр оба противника отскочили друг от друга. Марк подсел и выбросил руку круговым движением, позволяя рукояти молота скользнуть вдоль пальцев, удлиняя радиус поражения. Под хруст коленной чашечки нога сельговина сложилась вбок, и тот с диким воплем впечатался лицом в плиты. Римлянин же юлой описал второй круг, и на сей раз обух пришелся точно в клин, выбивая его из-под створок.

Ворота под напором полусотни тунгров, что навалились на них всем весом, охотно распахнулись, и дворик затопила волна неистовых вояк, которые жаждали только одного: резать все живое. За ними остался лежать с десяток убитых или просто оглушенных ауксилиев, на которых валились камни с верхней площадки защитного тына. Юлий орал на любого, кто попадался на глаза, приказывая мигом обшарить прилегающие строения и тащить все, что сгодится для возведения баррикады против неизбежной контратаки. Лишь бы придержать варваров, не подпустить их обратно к воротам, пока не подоспеют основные силы отряда, после чего бой превратится в избиение.

Появился Кадир, со стрелой, наложенной на тетиву. Он пролаял какую-то команду хамианцам, на ходу выбирая цель, и через миг железный наконечник впился под ребра одного из ратников наверху. Марк размашисто шагнул к воротам, чтобы забрать оба своих меча, а тем временем лучники уже успели обработать верхнюю площадку тына, оставив на ней полдюжины мертвых и умирающих сельговов. Дворик тоже был теперь завален убитыми. С флангов, в тенях строений просматривались чьи-то суетливые фигуры, но никто из варваров не решался лезть под стрелы хамианцев. Услышав, как его окликают, молодой сотник отвернулся от ворот и увидел, что Юлий показывает мечом на две узенькие тропы, которые вели от тына вверх к цитадели.