Николай Бахрошин - Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь!

Ингвар, воин и сын воина, был моим товарищем с детских лет. Его отец, опытный воин Тунни, особо искусный в стрельбе из лука, служил еще моему отцу Рорику Гордому. А мы вместе с Ингваром мальцами гоняли чаек по берегам родного Ранг-фиорда, учились биться на деревянных мечах и кидали тупые стрелы в бревенчатые щиты. Когда мы окрепли настолько, чтобы рубить железными мечами и вращать длинные сосновые весла, вместе пошли с отцовской дружиной в свой первый викинг.

Прошло время, я стал морским конунгом, сам водил дружины по водным дорогам. Ингвар стал могучим двуеруким бойцом, что умеет сражаться сразу двумя мечами. Ходил со мной рядом на «Птице моря», и многих врагов убивал, и много добычи брал. А сколько раз он прикрывал меня своим щитом и мечом, как и я его! Еще безбородыми парнями мы соединили с ним свою кровь в одной чаше и вместе выпили ее, разбавив пивом. Стали побратимами в дальнем набеге. А такие узы у воинов считаются прочнее, чем самое близкое родство.

Да, верный был побратим, умелый в бою, веселый на пиру и неукротимый в гневе!

В битве с лесными поличами Ингвар тоже покрыл себя славой. Раненный в самом начале стрелой в ляжку, он сам вытянул стрелу из раны, вырезал из ноги наконечник, прижег огнем и перетянул от крови ремнем. Хромая, снова ринулся в гущу сечи и рубился так, что враги вокруг скулили от ужаса…

Ингвара нашел на ратном поле Дюги Свирепый, его давний соперник в силе и доблести. После боя Свирепый с другими храбрецами, не успевшими остыть от кровавого пира, отправился бродить по месту битвы, добивать поличей, которые еще шевелились, искать своих. Как положено, мои воины собирали с мертвецов последнюю дань, брали украшения, оружие и доспехи, что еще годились в дело.

Поличи были бедные, мало носили золота и серебра, но хорошее оружие попадалось. Все найденное приносили в крепость, складывали в кладовую. Вернемся домой, каждый получит свою долю по справедливости, а за тех, кто не вернется, получат их семьи, у кого они есть. Если нет, долю погибших разделят между собой остальные воины дружины. Дети Одина не обманывают друг друга. Нет большей провинности перед богами и людьми, чем воровство у своих. Тому, кто пойман на такой вине, будь он хоть самый знаменитый воин, хоть ярл, хоть конунг, разрезают живот, разматывают кишки подальше и пускают собирать их. Так было всегда, но даже самые старые воины не помнят, чтоб кому-нибудь удалось собрать свои внутренности назад. Так и приходят на суд Одина с пустым животом, чтобы Все-отец сразу увидел – перед ним вор.

Дюги потом рассказал, он не сразу заметил Ингвара, лежащего среди трупов поличей. Много врагов положил на грудь Ерды-земли отважный воин и сам упал. Тяжелое копье вошло в него снизу задрав кольчугу и пробив живот до спины. Но Ингвар был еще жив. Стонал в беспамятстве тихо и коротко. Понятно, только в беспамятстве дети Одина могут показать перед другими свою телесную боль.

Свирепый криком позвал меня и других. Мы вместе с Дюги и Якобом-скальдом, сведущим в ранах, перенесли Ингвара в крепость. Положили в доме воинов на деревянные нары, освободили от доспехов, обмыли рану. Когда рана открылась, все увидели, как под рваной кожей шевелятся внутренности, перемешанные чужим копьем с кровью и калом. Якоб, качая с сомнением головой, предложил сварить целебный отвар. Но Дюги тут же возразил, что лить его в Ингвара толку нет, все равно вытечет через дыру в животе. Я тоже удержал скальда. Отвар тут уже не поможет, и так ясно – недолго ему осталось. Валькирии, наверно, уже спускаются с небес за его духом, уже где-то недалеко…

Дюги Свирепый сходил, принес его меч, положил рядом с воином, чтоб тому было спокойнее умирать. В этот момент Ингвар открыл глаза. Увидел меня, схватил за локоть белой, холодной, но все еще крепкой, намозоленной веслами рукой.

– Рагнар… – сказал еле слышно. – Соленое на губах. Соль… Где море, Рагнар? Почему мы ушли от моря?..

Я наклонился к нему пониже. Вгляделся в глаза светлой воды, горячие и затемненные болью, убрал с холодного липкого лба сосульки волос. Думал, он попросит меня, как побратима, помочь ему уйти к Одину, Отцу Павших. Даже самым отважным воинам не возбраняется поторопить свою смерть, если впереди уже ничего нет. На то и нужны побратимы, чтобы помочь уйти с честью. Если просят, конечно. Каждый сам распоряжается своей жизнью, а всякую судьбу отмеривают девы-норны.

Нет, не попросил…

– Проклятые леса… Пропадем здесь… – только и сказал он. Потом снова закрыл глаза.

Я с трудом отцепил от себя его холодную руку и вложил в нее рукоять меча. Что я еще мог для него сделать?

Пальцы воина сомкнулись на рукояти. Но глаз он больше не открывал. Совсем бледный стал, светлее, чем выбеленное полотно. Крови, наверно, совсем не осталось внутри. И волосы его почему-то показались мне почти прозрачными… Но крепкий был, долго не мог умереть. Воины уже садились за вечерний стол, праздновать победу пивом и медовой сурицей, а Ингвар еще стонал на нарах, не помня себя. Якоб-скальд, сведущий в колдовских обрядах, три раза бегал за стенку дома, выкликал его оттуда по имени, чтобы дух поторопился выйти, не мучил тело. Тоже не помогло. Не торопился дух. Только к ночи мой побратим затих окончательно. Тогда я отошел от нар и выпил первую за день чару, поминая его.

Да, великий был воин Ингвар Одно Ухо. Сильный, как матерый медведь. Почему он не попросил меня зарезать его? Я не понял тогда. Как не понял тогда его слов о проклятых лесах. Все-таки Один, прежде чем забрать к себе воина, дает его духу пролететь над Мидгардом вместе со своими воронами Хугином-думающим и Мунином-помнящим. Дает увидеть многое, скрытое от глаз живущих. Зря я не обратил внимания на его слова, торопясь за накрытый рабынями хмельной стол.

Впрочем, это я потом понял. Вчерашним умом мы все сильнее великанов сумрачного Утгарда…

Рагнар Большая Секира с детства знал, как мудростью богов-ассов устроен мир вокруг. Крепко устроен мир, разумно и просто.

Когда-то, знал Рагнар, в мире не было такого порядка, как сейчас. На заре времен в недрах Мировой Бездны зародились два мира: Муспель-огненный и Мифльхейм-холодный. От капель тепла и холода, слившихся вместе, возник великан Имир. От него пошло племя злобных великанов. А из камней, что плавились от жары, родился первый человек – Бури-родитель. Потом он взял себе в жены великаншу, потом его сын Бор взял себе в жены великаншу, и родилось у них трое детей-первобогов: Один-бешеный, Вили-воля и Ве-жрец. Братья расправились со злобными, Имиром и бросили его труп в Мировую Бездну. Из крови его получился у них океан, из плоти – земля, из костей – горы, из зубов – валуны. Из волос великана получился лес, из мозга – тучи. Серединные земли первобоги отгородили стеною из век Имира и назвали Мидгардом, предназначив их для людей. А все лежащее за пределами оставили великанам.